Напуганный близостью сурового бога, мальчик словно окаменел, и неизвестно, сколько бы времени он мог так простоять, если бы не ощутил на голове теплую отцовскую ладонь. Гамилькар пропускал между пальцами курчавые волосы сына. Не привыкший к ласке, мальчик вскинул лицо. Отняв руку, отец протянул ее к богу.
– Сын мой! – послышался голос отца. – На нас смотрит Ваал-Хаммон. Он хочет знать, готов ли ты разделить мою судьбу и судьбу моего войска?
– О да, отец! – радостно воскликнул мальчик. – Возьми меня в страну гарамантов. Я готов ко всему.
– Здесь да развеется обман, оружие против недругов, – произнес Гамилькар вполголоса. – Узнай, сын мой, то, что еще пока не знает никто, кроме самых близких друзей. Я веду войско не в страну гарамантов, как объявил всем, а в Иберию, чтобы оттуда, когда придет время, обратить оружие против Рима. Я привел тебя сюда, чтобы ты дал клятву перед лицом божества.
Ганнибал молчал. Он был счастлив, что отец доверил ему тайну. Но зачем эта клятва? Он и без этого никому не расскажет о замыслах отца.
– Стань там, – сказал Гамилькар, указывая на жертвенник.
Мальчик поднял руку, и в тот момент, когда пальцы коснулись камня, вспыхнул сноп пламени, освещая Ваал-Хаммона и капли пота на его медном лбу.
– Сын мой! – голос отца наполнил весь огромный зал. – Видят боги, я сделал все, чтобы повергнуть враждебный нам Рим. Но счастье было на его стороне. Мы испытали позор поражения. И если мне не будет суждено избавить наш город от позора вот этой рукой, мой меч должна подхватить твоя рука. В твоем сердце, не угасая, как пламя этого очага, должна пылать ненависть к римскому имени. Повторяй за мной слово в слово:
– Пусть меня покарают боги…
– Пусть меня покарают боги…
– …если я забуду о зле, причиненном моей родине вероломным Римом…
– …моей родине вероломным Римом…
– Если я не отомщу за позор моего отца…
– …за позор моего отца…
– Если на пути моей мести станут горы, моря, леса или иная преграда…
– …или иная преграда…
Каким только испытаниям не подвергала судьба Ганнибала, бросая из страны в страну, из города в город! Но всюду перед его глазами стояли этот храм, алтарь, статуя. В его ушах, как призыв медной трубы перед началом боя, всю жизнь звенели слова данной им клятвы.