Номер он знал.
– Неприятности?
– В седьмом номере. Идите, поглядите. Но я бы не стал и другим не посоветовал бы.
Он наклонился над прилавком и его лысина замаячила, как деревенский сыр.
– Что случилось?
– Посмотрите сами. Но сначала дайте мне телефон.
Он поставил на прилавок аппарат и ушел. Алекс сделал попытку последовать за ним, но я удержал его правой рукой, а левой набрал номер. Когда он услышал мое сообщение дежурному сержанту, то упал ничком на стойку, навалившись всей тяжестью на руки. Его тело затряслось от рыданий. Сержант сказал, что немедленно высылает машину.
Я положил руку на спину юноши, но он стряхнул ее.
– Что ты здесь делал, Алекс?
– Это мое дело.
– Ждал Люси?
– Если знаете, то нечего спрашивать.
– Сколько времени ты ее ждал?
– Почти полчаса. Я несколько раз объехал вокруг квартала и вернулся. Я посмотрел на часы – было пять тридцать одна.
– Она пришла около пяти?
– Около пяти.
– Она вошла одна?
– Да, одна.
– А потом кто-нибудь входил?
– Я никого не видел.
– Кто-нибудь выходил?
– Вы. Я видел, как вы выходили.
– А кроме меня? Раньше меня?
– Я не видел. Я объезжал вокруг квартала.
– А ты входил к ней?
– Нет, сэр, не входил.
– Почему?
– Она сказала, что забежит только на пять минут. Ее чемоданы были уже уложены.
– Ты мог бы зайти.
– Я не хотел. Она этого не хотела.
– Люси выдавала себя за белую, так ведь?
– А если и так? В штате нет закона, запрещающего это.
– Ты хорошо информирован, – сказал я. – Ходишь в школу?
– Я только что поступил в колледж первой ступени. Но я ухожу из него.
– Чтобы жениться?
– Я никогда не женюсь. Теперь я никогда не женюсь. Убегу и сгину.
Он повесил голову и, казалось, говорил со стойкой.
– Тебе придется остаться здесь и ответить на множество вопросов. Возьми себя в руки.
Я с силой потряс его за плечо, но он не шевельнулся и не двинулся.
Лишь когда послышался воющий звук сирены, голова его дернулась вверх, как у загнанного зверя.
Черная патрульная машина остановилась на гравии возле входа в офис.
Из нее вышел полицейский в штатском, поднялся по ступенькам и вошел в комнату. Несмотря на серую шляпу и мешковатый серый костюм, он выглядел так, будто всю жизнь был полицейским – защелкивал наручники и расследовал преступления, пробивая свою карьеру на разбитых мостовых и в темных улочках. На его огрубевшее и обветренное лицо за пятьдесят лет работы под солнцем, как на карту местности, легло отражение жизни долины.