Я оглядываюсь. Перед глазами —
огромный живот, обтянутый форменной голубой тканью, и засаленный
милицейский галстук. Инспекторша!
Приплыли. Быстро она!
Предупредил, называется…
После обеда меня ждал автобус на
Коммунистической.
Шедевр Павловского автозавода.
Уродливый, лобастый, яичного цвета агрегат с белой полосой на борту
и надписью «СДП». Как хочешь, так и переводи.
«Самый Допотопный Пылевоз». Или
«Салон Дорожных Пыток». Или «Сейчас Дам… Гм… Прикурить».
Да-а. Общение с хулиганами явно
производит определенные деформации личности.
В открытой двери стояла Ирина в
тертых джинсах, белой футболке и кроссовках отечественного
производства.
«Фигурка — что надо», — отметил я про
себя.
Подошел строевым, отдал честь,
стараясь не гнуть руку в запястье, отрапортовал:
— Курсант Старик для прохождения
обучения прибыл!
Хмыкнув, Ирина спрыгнула с подножки
автобуса и нацелилась дать мне подзатыльник. Я увернулся.
— А ну марш в автобус, клоун.
Слегка подтолкнула меня в спину.
— Хорошо двигаешься, Сатурн. Эх,
сбросить бы мне лет двадцать!
Свой подзатыльник я все-таки
получил…
— Сзади нечестно!
За окном мелькали залитые солнцем
улицы города.
Зелень деревьев — тяжелая,
неподвижная, уже темного буро-зеленого цвета, с желтой проседью
накатывающей осени. Причудливая игра тени и света под листвой
парков и скверов. Спуски и подъемы лестничных маршей, живописные
домики и величественные здания, словно светлые острова в сочном
растительном море.
И всюду памятники. Или какие-то
особые памятные знаки, архитектурные капризы, арки и завитушки,
цепляющие взгляд и придающие городу неповторимую индивидуальность.
И строгую — до грозной суровости, и теплую — до трепета живого
организма.
Он и правда, как живой.
Мой город.
Почему-то светлой грустью защемило в
груди.
Вот на этом пятачке частные домики
всем кварталом будут снесены. Построят высотную гостиницу,
ресторан, парковку. Как грибы со всех дыр повылазят ларьки, будки,
палатки. А этот небольшой уютный стадион, на который скоро папа
поведет меня в первый раз на футбол, начальнички, присланные «на
кормление» из Киева, в конце девяностых превратят в толкучку.
Зальют газон бетоном, загадят, захламят. Здесь сбоку появятся
билборды, реклама. А эта длинная гранитная стена на спуске,
величественная и чистая, спустя двадцать лет превратится в объект
постоянного надругательства тупых уличных писак с баллончиками.