― Видали? Ходят тут. Выглядывают!
Метрах в шестидесяти от нас из
проулка одноэтажек выпорхнула парочка наших ровесниц. Стрельнули
глазками, шепнулись, хихикнули и вприпрыжку поскакали по каким-то
своим девчачьим делам.
― Я одну из них видел там, ― с
важностью заявил Генка, ― ночью. Это… Катька. Катька… Мокрушница.
Самая злобная из них. Вообще замочить меня хотела. Не знаю, что
было бы, если бы я не утек…
И вздохнул печально, все же шевельнув
для достоверности ушами.
Трагически на этот раз.
Я присмотрелся. Девчонки, как
девчонки. Одна, кажется, из нашей школы, из параллельного
класса.
Бред!
Однако пацаны слушали, открыв рот. А
Генка купался в лучах ненадежной и кратковременной славы, млея от
наслаждения.
Нужны еще доказательства? Сейчас
слепим:
― Вот тебя, да-да, Димон, тебя! Разве
девки тебя не ловили ни разу?
Хороший ход!
Димка ― слабое звено в нашей
компании. Самый щуплый и немногословный член стаи. Попробуй тут
возразить нашему «корпоративному моторчику». Да и не так уж часто к
Димону здесь обращаются. Особенно по таким серьезным вопросам.
Приходится соответствовать:
― Ну… ловили… один раз… М-м-м… На той
неделе… Только я их не запомнил вовсе. Мне… глаза сразу завязали…
Тряпкой…
― И как? Тоже пытали? Раздевали? ―
устроил я свидетелю «перекрестный допрос».
― Ну… я не помню, ― замялся Димон и
тут же ляпнул не подумав: ― Глаза же завязаны! Я и не видел
ничего!
― И не видел, и не слышал, и даже не
почувствовал, как штаны снимают, ― добил я Генкиного подпевалу.
Димон густо покраснел, но за него
сразу же вписался наш барон Мюнхгаузен:
― Чего ты пристал, Караваев? Может…
неудобно человеку вспоминать. ― И дальше пошел гнуть свою линию: ―
А девки еще и предупреждают всех, кого поймали, — мол, скажешь кому
— хуже будет! Специально за тобой охотиться начнут. Тогда уж ― все!
Кранты!
Я притворно вздохнул:
― Жаль. Давай тогда прощаться,
Гендос. Этот закат ты видишь в последний раз. Теперь уж точно ―
сдернут с тебя твои штанишки. А после этого какая жизнь пацану?
― Не дамся я, ― угрюмо буркнул Генка,
а затем, подумав, прибавил пафоса: ― Живым больше не дамся! Пусть
даже и не думают.
Я вновь откинулся спиной в пыльную
душистую траву и беззаботно заявил:
― Да ты просто не ходи никуда по
ночам. Сделай уж усилие над собой, потерпи. Понимаю, что дома не
усидеть, только ведь жизнь дороже! Она один раз дается.