Когда я зашел туда, все домочадцы уже выскочили на улицу и оживленно переговаривались, с удивлением рассматривая меня. Две рыжие собачонки усердно облаивали меня, стараясь укусить за ноги. Лишь мелкая лошаденка, стоявшая запряженной в большую волокушу, не обратила на меня внимания, а опустив голову, старательно жевала мякину, видимо оставшуюся после обмолота ржи.
Я прислушался к речи лесных жителей: чем-то мне этот язык был знаком.
– Вепс? – спросил я хозяина, указывая на него пальцем.
Явно поняв мой вопрос, хозяин согласно закивал и вновь разразился целой речью, показывая на меня и неоднократно вопросительно повторяя:
– Нурманн?
– Я не нурманн! – был мой громкий ответ, при этом я еще пытался махать рукой. – Я – русский.
Хозяева переглянулись и, не поняв ничего, пригласили меня в избу. Высокий рубленный в лапу дом, крытый потемневшей дранкой, выглядел совсем неплохо. Мы поднялись по высокому крыльцу на второй этаж, с первого слышалось мычание коровы и блеяние овец. А вот внутри было уже совсем не так хорошо. Потолки здесь были значительно ниже моего роста, поэтому пришлось идти нагнувшись. В конце единственной комнаты был сложен очаг из камней, в котором имелось несколько отверстий, чтобы ставить горшки. От одного такого горшка, стоявшего там, исходил аромат, на который мой желудок отозвался хорошо слышной музыкой. От бревенчатых темных стен несло дымом, потолок был вообще закопчен дочерна, – видимо, при растопке большая часть дыма оставалась в доме, прежде чем его начинало вытягивать через деревянную трубу в потолке. Из пазов между плохо законопаченными бревнами торчал мох. Посреди помещения стоял грубо сделанный стол из тесанных топором досок, вдоль него располагались лавки. Такие же лавки были вдоль стен. Другую часть комнаты занимал огромный ткацкий станок, в котором лежала начатая холстина. Там же, на полке около торчавшей из стены потушенной недогоревшей лучины, лежала пара веретен и стояла стойка с куделью.
Только сейчас до меня дошло, что я голый. Но на мою наготу особого внимания никто не обратил, хотя две девицы вначале похихикали, глядя на мое скукоженное от холода достоинство.
Хозяин поднял крышку лавки, стоявшей у стены, достал из глубин рундука старые латаные порты, сунул их мне в руки и попытался похлопать по плечу, но не достал. Я быстро натянул это тряпье и хотел перевязать его все той же березовой лентой, но вепс протянул мне плетеную льняную веревку, и проблема удержания штанов была решена. Больше мне пока никакой одежки не выделили, но для меня сейчас и холщовые драные порты были праздником.