Отлично помню этих людей, взрослых, по какой-то причине не любивших меня, им доставляло удовольствие изводить меня разговорами о том, какие плохие мои родители, как дорого обходится еда, которой они меня кормят. Кроме всего прочего, их видимо выводило из себя то, что я учился очень хорошо, не напрягаясь, а испытывая удовольствие, много читал, их же трое детей ходили в школу из-под палки. Я буквально голодал, хозяева ели отдельно, мне же приносили в мой закуток почему-то в эмалированной кружечке пшенную кашу. Я был (и до сих пор остался) болезненно застенчивым, не смел ничего просить…
Соседские бабы горевали над моей судьбой и однажды одна из них зазвала меня к себе, когда я шел из школы. Прослезившись, она погладила меня по голове и предложила: «Поезжай, парень, к матери. Завтра утречком едет мой муж в Оловянную, захватит тебя, место в кузове найдется».
До районного центра поселка Оловяннная было полторы сотни километров, на полуторке, которая в дороге возле села Чиндант поломалась, мы добирались трое суток. Надо ли говорить, как измотался я, голодный, промерзший, одетый в пальтишко, когда все мои спутники были в шубах. Иной раз в кузове какой-нибудь спутник прикрывал мне ноги полой дохи. Ночевали на полу на соломе в какой-то избе, когда все садились есть, я выходил на улицу, чтобы не выдать голода и не выглядеть попрошайкой…
Но все это было лишь вступлением в настоящую беду. Когда приехали в Оловянную, я с трудом нашел дом по адресу, оставленном мне матерью, – там жили какие-то едва знакомые люди. Вошел, предвкушая материнскую радость, тепло, избавление от всех моих страданий. Хозяева обедали, глава семьи с «калининской» бородкой смуглый мужик в черной косоворотке с белыми пуговицами недовольно поднял на меня глаза: «Чего тебе?» Я сказал, что приехал к матери. «Так она уехала за сыном, наверно за тобой, милок, вон ее дверь, ее замочек, а ключ забрала с собой». Помолчав, он снова принялся хлебать щи, вся остальная семья – дети моего возраста и поменьше, их мать, тонкогубая и чем-то недовольная, по всей видимости после только что произошедшей ссоры, время от времени бросали на меня любопытные взгляды. Наконец хозяин, облизав ложку, откинулся на спинку стула: «Ну и чего стоишь у двери? Иди себе». Из-за спазма в горле я едва вымолвил: «Куда же мне идти?» «А я знаю куда? Дуй на станцию, на вокзале тепло. А мать приедет, скажем, где тебя искать…»