– Пойду, посмотрю, – и проследовал в соседнее помещение.
– Завтра отдадим Вячеславу Михайловичу его драгоценную Полину Семеновну! – воодушевленно заговорил Берия. – Удивляюсь, как умудрился ее живой сохранить? Хозяин сколько раз приказывал: «Кончай дуру!», а я изловчился и ей жизнь сохранил! – хвастался Лаврентий Павлович. – Так что, ребята, завтра у Вячеслава праздник.
– Я, признаться, не думал, что Жемчужина уцелела, – проговорил Каганович.
– А я думал! – с ударением просопел Берия.
До ареста Полина Семеновна считалась в Москве первой леди. Всегда ухоженная, элегантно одетая, она блистала умом и обаянием на всех дипломатических и государственных приемах.
Через минуту Молотов возвратился. Он сразу занял «трон» – центральное кресло с высокой спинкой, на котором восседал только вождь, и куда, по пьяному делу, заваливался лишь обожаемый сынок Василий, и то сразу получал нагоняй.
– Значит, надежды нет? – проговорил Молотов. Лицо его не выражало никаких эмоций. – Для страны это тяжелый удар. Горестно, очень горестно сознавать, что век такого исполина, как Сталин, закончился.
– Давайте, пока он в сознании, зайдем к нему все вместе! – внезапно предложил Булганин. – Простимся.
Члены Президиума посмотрели на него, каждый по-своему: кто-то совсем не желал туда идти.
– Пошли! – поддержал Хрущев, – а то вдруг помрет! – и шагнул к дверям.
– Микоян подъехал, – доложил офицер.
– Лазарь, – обращаясь к Кагановичу, распорядился Берия, – бери Анастаса и тащи к нам!
Каганович услужливо закивал.
Сталин лежал лицом вверх, глаза его были осмысленны, он пытался проникнуть ими в душу каждого, но плохо получалось, человеческие силы были на исходе, и больной лишь жалко взирал перед собой, чуть шевеля пересохшими губами. Визитеры сгрудились над диваном. Сталин то показывал глазами на стену, то смотрел на ближнего к нему Георгия Максимовича, то снова на стену.
– Я понял, – торопясь заговорил Хрущев. – Видите, на стене висит картинка, где девочка кормит из соски козленка?
Все посмотрели на картинку. Это была репродукция какого-то известного художника, напечатанная на странице журнала «Огонек». В каждом номере журнал публиковал картины знаменитых художников. Сталин вырвал понравившуюся, велел обрамить в простую сосновую рамку и повесил на стену.
– Товарищ Сталин показывает нам, что сделался таким же беспомощным козленочком, которого приходится кормить из рук! – продолжал Хрущев.