Вполне логично было бы перейти к другому уровню – ассоциативному, где ведущее место займет уже указанная проблема перерастания индивидуального в национальное и общечеловеческое.
Сентиментальность Манилова – это, прежде всего, качество индивидуальное и присущее в первую очередь Манилову. Однако Чичиков возит в своей шкатулке помимо прочих вещей засушенные фиалки, – тоже сентиментален, а у Собакевича читает письмо Вертера к Шарлотте. Так индивидуальное перерастает в национальное и общечеловеческое. Еще примеры: Коробочка собирает вещи, деньги; Плюшкин собирает все, что ни попадет под руку, а Чичиков возит с собой шкатулку, в которой много самых различных предметов, вплоть до какой-то старой афиши.
В традиции мировой литературы мы сталкивались уже с типами-символами лени, глупости, скупости, обжорства (культ тела у Рабле). Гоголь все время выводит читателя на разные уровни: сначала просто «дубинноголовая» помещица Коробочка, а затем – иной и почтенный, и государственный даже человек, а на деле выходит совершенная Коробочка (34, 51), и, наконец, Коробочка стоит так низко на бесконечной лестнице человеческого совершенствования, что напоминает многих «сестер» в аристократических домах, которые рассуждают о политическом перевороте во Франции и модном католицизме и совершенно не имеют представления, что делается в их хозяйстве.
Подобные превращения происходят с ездой Чичикова. Сначала Гоголь говорит нам о том, что Чичиков «любил быструю езду», затем спрашивает, «и какой же русский не любит быстрой езды»? и в конце завершает вопросом, переводящим поэму Гоголя на символический уровень: Не так ли и ты, Русь, что бойкая, необгонимая тройка несешься? (34, 225).
Ассоциативный уровень вводит нас и в культурный пласт мировой литературы, когда Гоголь (как и Пушкин) сам называет имена-ориентиры: Вергилий прислужился Данту (34, 132), К Шиллеру заехал в гости (34, 122) и т. д. Каждый персонаж живуч в разных культурных контекстах.
Инфернальный уровень поэмы. «О влиянии «Божественной комедии» на «Мертвые души» пишут уже второе столетие. Одним из первых, для кого поэма Гоголя напомнила страницы «Комедии», был А.И. Герцен: картины крепостной жизни он сравнивал с рвами Дантова ада, – так начинается статья в книге А. Асояна, посвященная прочтению в России двух великих книг, в ней названы и литературоведческие источники (37, 74–85). Среди новейших исследований можно назвать книгу Е.А. Смирновой «Поэма Гоголя «Мертвые души», изданную в Ленинграде в 1987 году.