Пора идти! Я быстро отыскал ключи и направился к выходу, который в некоторых иных случаях является и входом.
Выйдя на лестничную площадку, я запер дверь, и только собрался было спуститься по лестнице, как мой взгляд остановился на прямоугольной латунной пластинке, прикрепленной к двери моей квартиры. На ней были выгравированы мои имя и фамилия и номер квартиры. Имя-фамилию и номер квартиры я умышленно не называю, кто знает, что может произойти. Я почти каждый день выхожу и захожу, но никогда не обращаю внимания на эту пластинку. Да и зачем мне это, – я и так прекрасно знаю, к кому я иду и от кого выхожу, – к себе, только к себе, и ни к кому другому. А вот когда я впервые принес эту пластинку и прицепил её на дверь, я вел себя совсем иначе. Не знаю, чему приписать такое поведение, – или моему тогдашнему возрасту, или еще чему-то, – но помню, раз по пятнадцати в день стоял я перед собственной дверью и с удовольствием созерцал золотистую пластинку. В день раз пятнадцать я читал свои имя и фамилию и столько же раз в день начищал её до зеркального блеска с помощью самых разных средств. Иной раз стоял я перед своей дверью, как будто это был не я, а кто-то другой, и, не сводя глаз со своей фамилии, упрямо стучался к самому себе. Это был единственный период, когда я мечтал о приходе гостя. Тогда даже приход инкассатора был для меня счастьем. Открою, бывало, дверь и все время глазами спрашиваю пришедшего: «Ну, как? Видишь? Ведь сияет! Нравится?» Да, это тогда, – много лет назад. Всего через несколько месяцев я вообще позабыл о её существовании, но вот сегодня, спустя столько времени, почему-то привлекла мое внимание латунная пластинка. Нет, на этот раз я не собирался ни начищать её, ни, тем более, идти в гости к себе самому. Просто сегодня я увидел в ней какую-то пустоту. Мне показалось, что в ней чего-то не хватает. Выше моих имени-фамилии вдруг оказалось вообще пустое место. Нет, она действительно не выглядит достойной меня. Пришло время внести поправку в эту своеобразную и вообще единственную мою визитную карточку. Сегодня же сделаю! – твердо решил я и вернулся домой. Часы показывали 8 часов и 38 минут. Через минуту в кармане моего пиджака тридцатилетней давности уже лежали пластинка и два шурупчика, побрякивая там, пока я спускался по лестнице.