– Ваа! Я скорее ожидал бы второго пришествия, чем твоего прихода ко мне! – с удивлением воскликнул он. Затем, состроив какую-то странную гримасу, рукой помахал перед собственным носом и добавил:
– И когда у тебя закончится этот «Тройной одеколон»?! Каждый день, одетый как для гроба, ты отравляешь им воздух, проходя мимо! Я уже задохнулся, не могу больше! Ваа! Это что за уникум в нашем доме! Короче, ну, никак не могу найти время, чтобы собрать у соседей подписи на твое выселение, вот же беда… – захихикал мастер и махнул рукой.
Моей реакцией на его слова была ироническая усмешка. Не теряя времени, я одним движением руки брякнул на стол перед его носом извлеченную из кармана латунную табличку. Мастер взглянул на пластинку, оперся о стол своими зататуированнными, покрытыми седеющим ворсом, руками и сказал мне, так и не разжав зубов, в которых зажата была сигарета:
– Ваа, это что ты мне принес? Отменяется, что ли? Уже перебираешься отсюда? Освободимся, наконец? – спросил он обычным насмешливым тоном, окутывая меня сигаретным дымом. Его лицо и привычно насмешливый тон повегли меня в растерянность, а дым сигареты вызвал такой приступ кашля, что я не смог ему сразу ответить. В знак отрицания я покачал головой, и пальцем указал на пластинку.
– И чего тебе там понадобилось, дед, – заорал он своим противным голосом (а сам-то на два года старше меня!). Он взял в руки мою пластинку и повертел ею перед моим носом. – Что, так прижало, что хочешь этот кусочек латуни сдать в металлолом? Ха-ха-ха, ты, интеллигент поневоле, – захохотал он и презрительным тоном продолжил: – Ну, и что ты с этого получишь, эх ты, дилетант, заодно поснимал бы уж таблички и у соседей, да и пришел бы «дастойно».
Я оборвал его, справедливо возмущенный этими словами. И к тому же, вспомнив утренний звонок, собрал всё своё мужество и осмелился ему ответить:
– Как вам не стыдно – делиться со мной таким вашим опытом, – но голос у меня сорвался, получился жалобный скулеж, и я замолчал, не в силах продолжать. А ему хоть бы что, продолжает себе, криво улыбаясь:
– Вон, у Азаровых «латунь» приклеена, в секунду отдерешь, и у Айвазовых то же самое. На четвертом и у Гелашвили «латунь», там же и у Яшвили, у Исаевых тоже… Хотя нет, у Исаевых простая железка, так ну и что ж? Оторвешь, и пригодится, хоть грязь с обуви будешь счищать. Я тебе больше скажу, – перешел на шепот мастер, – на шестом, у Априашвили, табличка серебряная! Однажды ночью подкрадешься, и… «Хватит, сейчас же сообщу ему, кто я такой», – подумал я, взбешенный, и…