Я шел по тротуару, с интересом разглядывая открывающийся мне город, и отовсюду доносилось жужжание рулеток и специфический треск «Колеса Фортуны».
Пропитавшись насквозь атмосферой города – центра Игры и Удачи, я поймал такси и назвал адрес, который написал для меня Уайтвелл.
Дом был маленьким, но неказистым его не назовешь – он выделялся среди домов этой улицы. Тот, кто его проектировал, явно пытался оторваться от традиционно скучного контура, который тут доминировал.
Я расплатился с шофером, поднялся по трем бетонным ступенькам на крыльцо дома-оригинала и позвонил.
Молодой гигант-блондин открыл дверь и серьезно взглянул на меня: серые выцветшие глаза на лице цвета выдубленной кожи. Гигант сказал полуутвердительно:
– Вы Лэм из Лос-Анджелеса. – В ответ на мой кивок пожал руку тонкими сильными пальцами. – Проходите, пожалуйста, Артур Уайтвелл звонил нам…
Я проследовал за блондином в дом. Сразу же мои ноздри защекотал запах вкусной стряпни.
– У меня выходной, – объяснил блондин. – В пять часов у нас обед… Войдем сюда. Присядьте вон в то кресло, около окна. Там удобно.
В кресле и впрямь было удобно. Комфортабельное, ничего не скажешь, кресло. Весь дом, наверное, таков. Но чтобы иметь возможность выставить напоказ какую-то стоящую вещь, хозяевам приходилось, видимо, слегка экономить. Само здание ничем не выдавало бедности, но обстановка дома явственно свидетельствовала о жажде, которую испытывали хозяева по дорогим вещам, они бы костьми легли, чтобы обладать тем, что символизировало бы достаток и верх вкуса.
Огден Дирборн (худ, как доска!) двигался быстро, даже изящно. По всем приметам, работает он где-то в пустыне, на свежем воздухе, обычно молодые мужчины охотно демонстрируют и гордятся своей бронзовой от загара и юношески свежей кожей.
Открылась дверь. Вошла женщина. Я встал.
– Мама, позволь представить тебе мистера Лэма из Лос-Анджелеса – того самого, о котором говорил Артур Уайтвелл, – сказал Огден.
Дама приблизилась ко мне с любезной светской улыбкой на лице.
Эта женщина до сих пор имела все шансы на победу в жизненной борьбе, заботясь о фигуре и о лице. Выглядела она отлично. На вид ей было лет сорок, возможно, к пятидесяти, но можно было дать и тридцать с небольшим. Женщина знала, как тяжело дается самоотречение, но ее тело, затянутое в эластичную ткань, свидетельствовало о пользе диеты. Глаза красивой брюнетки мерцали, словно полированный черный мрамор. Длинный прямой нос, тонкие, я бы сказал, трепетные ноздри говорили о благородной генеалогии миссис Дирборн.