– Ты чего разошелся, красавчик?
Я повернулся к джипу. Там, в проеме задней двери, высунув коленки под дождь, сидела Жасмин. Герлфренд убитого китайца.
Я отвлекся всего на секунду. Этого было достаточно. В мозгу взорвалась маленькая ядерная бомба, и последнее, что я увидел, это огромные, куда больше неба, желтые глаза девушки, которую звали как цветок.
Терять сознание легко. Удар, небеса оказываются у тебя под ногами, и всё.
Приходить в себя – тяжелее.
Первой, еще до мыслей и эмоций, просыпается боль. Тупая боль в том месте, куда пришелся удар. Очень быстро боль становится невыносимой. Она заполняет всю голову и начинает изнутри стучаться в закрытые веки.
Ты открываешь глаза, и тут начинается самое тяжкое.
Я попытался открыть глаза, но сразу же снова их закрыл. Подождал с полминуты и попытался еще раз.
Левый глаз заплыл и не открывался совсем. В правом на мгновение мелькнул окружающий мир. Глумливый и коварный, он норовил уплыть вбок, расплывался и не желал принимать узнаваемые формы.
По мере того как я приходил в себя, боль обнаруживалась в самых неожиданных местах. Болело почти все… ну, кроме разве что пальцев ног.
Языком я пощупал зубы. Вроде бы все на месте. Это хорошо. Зубы и ребра – самое главное. Их всегда ломают в первую очередь.
Стул, к которому я был привязан, стоял посреди комнаты. Та была небольшая и плохо обставленная. Диван, ковер, пара стульев. В углу черно-белый телевизор.
На диване лежал здоровенный бритоголовый тип и крутил ручку настройки радиоприемника. Радиопевцы испуганно хрюкали внутри.
Еще один здоровяк сидел на стуле прямо напротив меня. На физиономии здоровяка расплылся огромный, от уха до носа, синяк.
Набитые кулаки, пятьдесят четвертого размера пиджак, шея борца-тяжеловеса. А на шее – дебильная голова пятилетнего ребенка.
Чтобы все достоинства столь замечательной головы были лучше видны окружающим, парень наголо брил свой недоразвитый череп.
– Дима, он очнулся.
У парня был недружелюбный голос. Его дорогой пиджак был весь заляпан грязью. Есть от чего быть недружелюбным.
– Очнулся? Это хорошо.
Лежавший на диване Дима оставил в покое приемник, встал и потянулся. У него был огромный… необъятный организм.
Дима шагнул поближе ко мне.
– Значит, ты у нас тот самый журналист Стогов?
– «Тот самый»? Развяжи руки, я дам тебе автограф.