Гера издала звук, полный несогласия, и в высшей степени
враждебно посмотрела на меня.
– Кто-нибудь умеет петь? Правда, я не знаю песен, мама не пела,
только плакала… Но можно сочинить! Еще можно рассказывать истории
или разгадывать сны, или видеть в огне образы… вон пташка,
смотрите. А вон колесница Гелиоса! А вы что видите?
«Удрать?» – жалобно спросил Гелло.
Я чуть заметно качнул головой. Я сильно подозревал, что это
бесполезно.
– Мать, – вдруг выговорила Гера тихо, с тоской в глазах. – Мать
пела. Чтобы я не плакала. Когда она растила меня. Она надеялась,
что он не вспомнит обо мне… боялась, что услышит плач. Поэтому
пела. Грустно.
Она без слов напела несколько строчек чего-то
тягучего, густого, бесконечного и древнего, как Уран-небо.
– О чем это?
– О треснувшем очаге, в котором погасло пламя, потому что хозяин
ушел из дома, а дом опустел. Жена идет за ним, а он где-то
пирует:
Мужа с пира жена зовет:
Заплутал средь хмельных друзей.
Плачут дети, угас очаг –
Возвращайся, хозяин, в дом…
– А он?
Гера пожала плечами.
– А какая разница? Очаг угас, а она его еще просит! Я бы сказала
этому гуляке…
– Но ведь можно сохранить немного огня у себя? – спросила
Гестия. – Чтобы разжечь его, когда муж придет? Аид, а ты что
думаешь?
– Такая, значит, жена.
Гера так и взвилась. Правда, перечить не осмелилась, помня
широкую лужу, которая зазывно поблескивала издалека.
– А теперь в огне цветок, – сказала Гестия. – Или огонь –
цветок. Смотрите же, как интересно!
Она была не как меч Таната – она была тверже. Это я понял, когда
на десятый или пятнадцатый раз наших посиделок ей удалось приволочь
к костру Убийцу. Гелло к тому времени принимал участие в беседе
вовсю (в основном короткими словами описывая свой дом – подземный
мир), Гера снисходила до разговоров довольно часто, я ронял реплики
из темноты, но растормошить Таната – это казалось невозможным.
Не для Гестии.
– Не знаю, почему он не показывается, – как-то сказал он, когда
Гестия заливисто толковала о том, что ей снился Гелло, танцующий с
Гелиосом в обнимку.
Слышать голос Убийцы было настолько непривычно, что все замерли,
даже пламя прижалось книзу.
– Кто?
– Брат. Мой брат-близнец, Гипнос. Он ведь как-то сюда проникает,
иначе вы бы не спали.
Сам Танат не спал никогда, и это почему-то всегда казалось
естественным.