— Давай же! Посмотри назад! — продолжает давить на меня Машка. — А после снова мне будешь напевать, какие мы с тобой замечательные, неповторимые, уникальные, а такие, как Бельская, — никому не нужные пустышки! Ну же!
Не знаю, откуда берётся страх, но чувствую, как мелкой дрожью он пробегает вдоль позвоночника. Предвижу, что там, за моей спиной, меня не ждёт ничего хорошего, но всё же оборачиваюсь.
— Мимо тебя Шах прошёл, потому как стыдно стало признать при друзьях, что вы когда-то вместе сидели на одном горшке. С такой, как ты или я, стыдно! Зато посмотри, как нежно и ласково твой замечательный Шахов целует на виду у этих же уродов Бельскую! И я тебе скажу больше! Её он и дальше будет целовать, а тебя обходить стороной! А теперь скажи мне, Яна, в чём я была неправа?
Хватает секунды, чтобы сердце рухнуло вниз тяжёлым камнем. Никогда не думала, что видеть Яна с другой, будет настолько невыносимо. И вроде понимаю, что наши жизни разошлись, что всё изменилось, что он вполне мог встретить новую любовь, но всё внутри сводит в онемении: в моём сердце всё осталось по-прежнему, в нём слишком много места отведено Яну.
Как, оказывается, больно видеть его улыбку, адресованную не мне, наблюдать, как мягко и ласково он касается губами шёлка волос Бельской, как обнимает её. Крепко. Не оставляя ни у кого сомнений: они вместе. А потом целует. Чувственно, сладко, как когда-то давно целовал меня.
Его друзья или одногруппники, не знаю, толпятся рядом, и ни у одно из них не возникает желания, отпустить грубую шутку в адрес Дианы. Да, и уверена, Ян просто не позволит им это сделать. С ней у него всё иначе. С ней у него всё так, как когда-то было со мной.
Мимолётный взгляд в мою сторону. Сердце пропускает удар. Второй. Но в глазах Шахова пустота и равнодушный холод. Он ранит, только Яну всё равно. Для него я больше не существую. Меня просто нет. За эти четыре года я стала для него чужим человеком.
— Яна, — Маша тормошит меня за руку. — Прости!
Понимаю, что смотрю в сторону Бельской неприлично долго и откровенно, но не могу себя заставить отвернуться. Уверена, Зайцева грызёт локти и боится, что снова брошусь к Шахову на виду у всех, переживает. Только не знает: дважды наступать на одни и те же грабли, я не привыкла.
Пересиливаю себя и поворачиваюсь к Маше. Она смотрит на меня настороженно и виновато. Под столом сжимаю кулаки, а на лицо натягиваю улыбку. И пусть уголки губ предательски дрожат — о моей боли никто не узнает.