Гипнотизер долго взирал на плотную пачку крупных купюр. Затем, тряхнув седыми кудрями, решительно протянул ее Лансу назад.
– Уважаю ваше мужество и щедрость, юный Кристенсен, но… свозите-ка лучше подругу в санаторий. Будем считать это моей врачебной рекомендацией. И передавайте привет старине Элу.
Уходя, Ланс украдкой сунул деньги в книгу на тумбочке.
Когда мы уже спускались по лестнице, Герман Вольфович вдруг окликнул меня.
– Диана! Подождите.
Как был – в домашних тапочках и криво застегнутом халате, старый гипнотизер поспешил к нам.
– Я вот что еще хотел сказать. Обрывки горестных воспоминаний больше не будут вас мучить. Когда именно полностью вернется память, я не знаю, но… уверены ли вы, что это в принципе необходимо? Иногда желание полностью вернуть себе память о прошлом, будь то регрессия или просто травмирующие события данной жизни, от которых мозг предпочел избавиться, напоминает попытку вытащить с пыльного чердака старый бабушкин сундук и водрузить его на самое видное место.
– Что вы хотите этим сказать? – произнесли мы с Лансом практически одновременно.
– То, что вы не можете быть уверены, что найдете в нем нечто полезное. Даже если сто лет назад ваша бабушка удосужилась наполнить его дорогими платьями да вкусной едой, по прошествии времени все это примет вид истлевшего тряпья и плесени. Вдобавок тараканы разбегутся из сундука по дому.
– И это говорит человек, всю жизнь отдавший теории и практике регрессивного гипноза, – пробурчал Ланс себе под нос.
– Вот именно, мой мальчик, именно поэтому я даю вашей подруге такой совет. Диана, прежде чем открывать, и даже только вытаскивать с чердака старые сундуки, вы должны быть точно уверены, что среди плесневелых тряпок найдете нечто ценное, над чем время просто не властно. Нечто, ради чего стоит рыться в гнилье и распускать тараканов. Скажем, фамильный бабушкин алмаз. Собственно, это все, о чем я хотел предупредить вас.
***
Домой мы шли молча. Действительно чувствовалось, что это – второе утро нового года. Впервые в моей жизни год был настолько… новым.
Молчание нас совершенно не тяготило.
Многие люди не могут молчать друг с другом. Кто-то, наверное, вообще не умеет молчать. А кто-то боится, так как в тишине теряет иллюзию связи, единства с человеком, понимания. Нам было нечего терять, ведь у нас в отношении друг друга никогда не было иллюзий.