— Оцухался?
В комнату заглянула женщина. Не сказать, чтобы старая, но из под
сбившегося набок платка выглядывали седые волосы, а лицо было
покрыто морщинами. Но меня отчего-то удивило другое — ее говор.
— Угу, — угрюмо отозвался я.
— Оцухался, это хорошо! — обрадовалась женщина, снова выговорив
«ц» вместо «ч» — Тебя как со службы привели, да сказали — на, мол,
тетка Степанида сваво квартиранта, сомлел он, я уж и подумать-то не
знаю цё! Думаю — вон, мол, матка-то твоя покойница, царствие ей
небесное, цто мне на том свете-то скажет? Приехал Вовка с войны,
навроде, жив-здоров, ну с рукой пораненной, да с рукой-то ладно,
заживет, как на собаке, иные и без рук приедут, а то и без
хозяйства мужского, так и то ницаго, а ты, дура старая, не сберегла
парня...
Женщина — ну, которая тетка Степанида, была не просто
словоохотлива, она была болтлива, как пьяная сорока. Я старался
пропускать мимо ушей лишнее, но из потока слов умудрялся извлечь
нужную информацию. Итак, меня зовут Вовкой, я с полгода как пришел
с войны, родители умерли. А ведь и впрямь, меня перенесло во
времени. Любопытно, с какой войны я вернулся? Так с какой, чего тут
гадать. С Великой Отечественной. Стало быть, меня занесло в эпоху,
предстоящую (или, отстоящую, как правильно?)за двадцать пять лет до
моего рождения. Еще бы узнать, чем я тут занимаюсь. Может, тружусь
на каком-нибудь заводе токарем? Узнать бы, с какой стороны к станку
подходить.
Украдкой я снова посмотрел на свои руки. Нет, не похоже, что они
принадлежат рабочему человеку. Уж слишком чистая кожа, нет
«траурной» каймы под ногтями, а на правой руке, на указательном
пальце, небольшое фиолетовое пятнышко. Чернила? Такие пятна у меня
были в первом классе, когда нас еще заставляли писать чернильными
ручками.
— Ты цё, опять рану-то расцёсывал? — не унималась старуха. —
Тебе цё доктор-то сказал — не цесать, и не моцить!
— Да не расчесывал я! — возмутился я.
Причем, возмутился как-то по-ребячески, хотя бы следовало
промолчать. Мое возмущение вызвало новый поток слов, из которых я
понял, что я бестолоць и ницего путного из меня не выйдет, хотя и
уцился в семинарии!
Это что же такое, ко всему прочему я еще и в семинарии учился?!
Вот те раз! Да я ни одной молитвы, кроме «Отче наш», не упомню.
— Да ладно, тетя Стеша, не ругайся, — виновато произнес я, а
женщина, сразу же замолчав, слегка недоуменно уставилась на меня.
Не иначе, я в чем-то допустил прокол. И точно.