К Жене я всегда относился и отношусь, несмотря ни на что, с неизменной симпатией. Нравится мне человек этот – и всё тут. К тому же, он ещё и по-настоящему талантлив. Уж поталантливее Бродского. Так я – давно – считаю. И Женя об этом – знает. Мне всегда с ним интересно. И наши встречи, наши беседы, в последние годы, к сожалению, редкие – остаются надолго в памяти. Колоритный человек. Сложный. Несомненно, обладающий врождённым магнетизмом. И – обаянием. И – чутьём на стихи. А ещё, несмотря на свой возраст, сохранил он в себе замечательную детскость, изумление перед миром, – и я это вижу, и понимаю, и это для меня – очень важно в человеке. Так что можно на него поворчать, да и только. А обижаться на него – зачем? Он такой, какой есть. Он – Рейн. Всем известный современный поэт. Однофамилец знаменитого голландского художника – Рембрандта ван Рейна. Собеседник мой – в былые времена.
Однажды Женя говорит мне:
– Я считаю, что СМОГ – просто некий довесок к тебе. Ты всегда был сам по себе. Всегда был независим, оригинален и самостоятелен во всём. Тем более – в поэзии.
– Мне и самому всё это давно надоело! – отвечаю я ему – Нынче так и норовят всех сбить в группы, в стаи. Так им, тем, кто пытаются разобраться в том, что мы делали, удобнее. Тебе это хорошо известно.
– Да, у меня такая же история с Бродским, – сказал Рейн.
Потом помедлил – и порывисто произнёс:
– Я всегда хотел дружить с тобой!
И подчеркнул патетически:
– Я считаю тебя великим человеком, великим другом и великим поэтом!
– Ты мне тоже дорог, Женя! – ответил я ему. – Давай, в наших-то зрелых летах, попробуем – дружить.
– Уезжаю в Париж! – сообщил мне Рейн. – Вместе с Надей.
– А я – к себе, в Коктебель! – ответил я. – Вместе с Людой.
На том разговор наш и закончился.
И снова – долго не виделись.
Такое вот у нас, у поэтов, годами собирающихся дружить, – своеобразное общение.
Дружба дружбой, а дороги – врозь.
Кому – на Запад, кому – в Киммерию.
Может быть, и встретимся ещё – у меня, в Коктебеле.
Всё может быть.
У нас – всё может быть.
– Зачем тебе волноваться? Ты великий поэт! – сказал мне Андрей Битов, когда я спросил его, как там обстоят дела с моим приёмом в ПЕН-клуб.
Дело было уже в девяносто четвёртом году.
– Вон сколько книг у тебя вышло! – сказал Андрей – все это знают. Все знают, кто ты такой. Так что не волнуйся. Примем.