А потом, скрестив руки на груди и прислонясь к стене, глядя прямо ему в глаза, спокойным голосом проговорила по слогам:
– По-мо-ги-те. На-си-лу-ют.
От удивления тот даже корчиться перестал – удивление оказалось сильнее боли.
– Да кто тебе поверит? Кто тебя насиловать будет?
– Правильно, – согласилась девушка. – Насиловать меня никто не отважится. А вот твоё «кто поверит?» можно и проверить. Ну, так как, найдут у меня Солженицына или нет? Проверим?
Рисковать он не хотел.
– Мразь! – она плюнула ещё раз. Сквозь зубы. Как в детстве. И вышла из умывальной комнаты.
Валентина зашила юбку и благополучно сдала в ней летнюю сессию за третий курс.
А через десять лет судьба вновь столкнет их лицом к лицу, только не в умывальной комнате общежития, а в Обкоме партии. Там «бдительный» будет делать свою карьеру теперь уже в отделе идеологической работы
(где же ещё мог он быть более полезен Родине и партии?), туда же по служебным делам придет и Валентина. Они в упор не увидят друг друга.
Куда дели Савчука и двоих его товарищей, никто не знает. ГУЛАГ продолжал служить системе, просто зоны переместились в больничные корпуса психиатрических лечебниц.
Тогда, в начале 70-х, Солженицын, донесший всему миру правду о творившемся в СССР беспределе, уже получивший за «Один день Ивана Денисовича» Нобелевскую премию, читаемый за железным занавесом, в своём отечестве был изгоем. Молодежь в основной своей массе твердо и совершенно искренне верила в марксизм-ленинизм, в то, что народ и партия едины, и не верила ему. Не читала. Произведения опального писателя были недоступны. Точнее, запрещены. Тех, кто нарушал вето, наказывали психзоной.
Всё правильно – только больной человек будет читать клевету на наш справедливейший во всем мире строй и, тем более, ей верить.
В нашей «великой и могучей», а, главное, «свободной» стране все нормальные люди это понимали ещё в раннем возрасте, с детства. Разумеется, самого счастливого во всем мире.
***
Мария вспомнила, как Маша оформляла стенд «Два мира – два детства».
Лист ватмана она разделила на две равные части, одну закрасила черной гуашью, другую оставила белой и наклеила вырезанные из журналов картинки с изображением детей. На белую – чистеньких, сытеньких, жизнерадостных. На чёрную – грязных, голодных, оборванных, озлобленных. Какие дети какому миру принадлежат, понятно без комментариев.