– Очень даже ничего, – сказал водитель фургона. – Чистенько.
– Еще бы, – заметил Тони, – после того как отсюда выставили Смитов, муниципалитету пришлось вызвать взвод спецуборщиков. Знаете, в защитных комбинезонах, в шлемах таких – туда еще кислород подается. Смиты эти были отчаянные грязнухи. Так что вам повезло – после них дом привели в порядок, отделали, как положено.
Беверли принесла всем по кружке крепкого чая. Ту, что без трещин, она подала королеве. Принц Филип получил лучшую из остальных – с ярмарки в парке «Олгон Тауэре», о чем гласила надпись на ней. Себе Беверли оставила самую неказистую, подтекавшую, с надписью «РЕГУЛЯРНЫЙ ТРАХ И ЗАБУДЬ О ДОКТОРАХ». Зазвонил телефон, все вздрогнули. Принц Филип отыскал его в шкафчике для газового счетчика.
– Тебя. – Он протянул трубку жене.
Звонил Джек Баркер.
– Ну, как вам там нравится? – спросил он.
– Мне нравится. Кстати, а вам-то как все это нравится?
– Что именно?
– На Даунинг-стрит. Работы ведь масса. Все эти бесконечные красные коробки с государственными бумагами…
– Красные коробки! – фыркнул Баркер. – У меня есть дела поважнее. Спокойной ночи.
Королева положила трубку и сказала:
– Пожалуй, пора вносить мебель.
В десять часов Тони Тредголд, повозившись немного с антенной, включил королевский телевизор в розетку, болтавшуюся в треснувшей стене.
– Уф, обрыдла эта политика, – скривился он, когда на экране появилось лицо Джека Баркера, и дернулся было выключить телевизор, но королева его остановила:
– Пожалуйста, оставьте.
И, усевшись поудобнее, стала смотреть.
В программе «В гостях у премьер-министра» впервые показали кухню дома номер десять по Даунинг-стрит. Новый кабинет Джека – шесть женщин, шесть мужчин – расположился вокруг большого кухонного стола, стараясь выглядеть как можно непринужденнее. Во главе стола сидел на виндзорском стуле Джек и глядел в камеру. Искусно разложенные режиссером официальные бумаги, кофейные чашечки, ваза с фруктами и маленькие букетики садовых цветов призваны были создать атмосферу неказенной деловитости.
Рукава хлопчатобумажной рубахи Джека были закатаны до локтей. Его и без того красивое лицо особенно выигрышно смотрелось благодаря умело наложенному гриму. В выговоре приятно сочетались мягкие северные гласные и жестковатая южная интонация. Зная, что у него обаятельная улыбка, Джек пользовался ею вовсю. Еще раньше он привел в смятение референтов, объявив, что речи свои намерен писать самолично; и теперь с помощью «бегущей строки» произносил спич собственного сочинения. Но сейчас его рацея показалась ему самому нелепой и напыщенной. Однако менять что-либо было уже поздно.