– Что ты думаешь о церемонии посвящения? – спросил он.
– Мне показалось, что все это было…
– Унизительно?
– Да, – согласился Гэнил. – По-настоящему унизительно.
– И даже оскорбительно, – добавил голубоглазый человек.
– Да. Это… это великая тайна. – Сбитый с толку, Гэнил уставился в кружку с пивом.
– Я знаю, – сказал тихим голосом Меде и улыбнулся. – Давай выпей. Я думаю, тебе стоит показать свой ожог Аптекарю.
Гэнил покорно последовал за Меде, и они вышли на узкие улицы вечернего города, заполненные пешеходами, неуклюжими моторными повозками и телегами, запряженными лошадьми и быками. Палатки ремесленников на площади Купцов уже закрывались на ночь, были заперты и огромные двери мастерских и Лож, располагающихся вдоль Высокой улицы. Беспорядочно понастроенные, теснящиеся дома там и сям разделяли глухие желтые фасады городских храмов, узнаваемых по плоскому круглому диску из полированной латуни. Под неподвижными облаками, озаренные тусклым светом сумерек короткого лета, толпились, бездельничали, болтали, ругались и смеялись черноволосые и смуглые люди Общего Дня. Гэнил, чувствуя головокружение от усталости, боли и крепкого пива, все время держался рядом с Меде, словно в новой жизни – жизни Мастера этот голубоглазый незнакомец стал его единственным другом и опорой.
– XVI плюс XIX, – раздраженно произнес Гэнил. – Какого черта, парень, ты что, не можешь прибавить?
– А может, получится XXXVI, Мастер Гэнил? – чуть слышно проговорил подмастерье, и щеки его вспыхнули.
Вместо ответа Гэнил засунул один из обработанных пареньком на станке стержней в положенное для него место в паровой машине, починкой которой они занимались; стержень оказался длиннее, чем надо, на дюйм.
– Это все потому, что у меня большой палец больно длинный, сэр, – сказал мальчик, демонстрируя свои узловатые кисти. Расстояние между суставами большого пальца и на самом деле было необычно велико.
Конец ознакомительного фрагмента.