Погасли подвешенные тут и там фонари, однако темнее в забое не
стало. Воздух словно наполнился мириадами светящихся огоньков.
Слабых в отдельности, но вместе – сливающихся в
голубовато-призрачное сияние, проникающее в каждую выемку и каждую
нишу, лишающее теней каждый выступ.
Слева и справа сияние сгущалось в туман. Его клубы источали
неприятный для глаз синий свет, заставляющий болезненно щуриться
или вообще – отворачиваться.
Всеобщее замешательство длилось секунд пятнадцать, пока кто-то,
наконец, не решился озвучить:
- Синяя дурь!
Ещё секунда ушла на осознание очевидного.
- Ой, мляяяя…
- Попали…
- Трындец…
О «синей дури» на руднике не слышал только ленивый, но, что она
из себя представляет, никто толком не знал. Большинство из тех, кто
с ней сталкивался, уже ничего не могли рассказать. А те, кто могли,
с шахтерами не общались, но, по слухам, все они умерли в ужасных
мучениях. Достоверно известно было одно: «синяя дурь» – самое
страшное, что только может случиться в подземных выработках. Она не
просто смертельна. Она и есть смерть.
При первых же признаках её появления – сверхвысокой концентрации
сквирона и мощном электромагнитном импульсе, горный участок
мгновенно перекрывался и обесточивался. Карантин длился месяц.
Считалось, что тридцати дней достаточно, чтобы «дурь» полностью
выветрилась. Из выработок откачивалась вода, штреки и просеки
несколько дней продувались мощными потоками воздуха, затем
карантинный участок обследовали специалисты компании. Попавших под
прямой выброс, как правило, не находили. Если кто и спасался, то их
тела чаще всего обнаруживали на верхних уровнях, вдали от опасных
мест, а ген «живучести» в трупах отсутствовал. В первые дни после
выброса эти несчастные ещё звонили диспетчеру по проводным
аппаратам, используя аварийные аккумуляторы и подключаясь с их
помощью к линиям связи, но примерно через неделю звонки
прекращались. У «выживших» просто заканчивались энергия, пища и
способности к регенерации. Спасти их никто не пытался…
- А ну, тихо, б… ! Я сказал! – Дед вновь поднял руку и сжал
кулак, словно кому-то грозил.
Вольно или невольно, его послушалось. Видимо, просто
почувствовали: он здесь не только самый опытный, но и самый
информированный, и знает о «дури» то, что не знают другие. А может
и вовсе – сталкивался с ней когда-то «лицом к лицу».