– Voilа!
– Леди Макбет Мценского уезда! – белозубо засмеялся отец.
– Сережа, Бог с тобой! – махнула салфеткой мать.
– Хоть сейчас под венец! – стоял, держа перед собой длиннющие руки, Лев Ильич.
– Типун, брат, тебе на язык! – Отец подцепил вилкой алый пласт семги, шлепнул к себе на тарелку.
– Давеча, Настенька, когда мы про Усача говорили, я едва удержался, чтоб не вручить вам, – полез во внутренний карман узкого пиджака Лев Ильич. – И слава богу, что не поспешил!
– Поспешишь – людей насмешишь. – Отец лихо кромсал семгу.
Лев Ильич протянул Насте костлявый кулак, раскрыл. На смуглой, сухой и плоской, как деревяшка, ладони лежала золотая брошь, составленная из латинских букв.
– «Transcendere!», – прочитала Настя. – А что это?
– «Преступи пределы!» – перевел Лев Ильич.
– Ну, брат! – Отец замер с вилкой у рта, покачал крутолобой головой. – А меня упрекаешь в буквальном понимании!
– Позвольте, Настенька, явамужипришпилю… – Лев Ильич, как богомол, угрожающе занес руки.
Настя приблизилась, отвернув голову и глядя в окно на двух белобрысых близнецов, детей кухарки, идущих по воду с одним коромыслом и пятью ведрами. «Зачем им коромысло?» – подумала она. Прокуренные пальцы с огромными толстыми ногтями шевелились у нее на груди.
– День рождения, конечно, не именины… но, коли уж Сергей Аркадьевич поборник прогресса…
– Вот испорти только мне аппетит! – сочно жевал отец.
«Как же пять ведер повесить на одно коромысло? Странно…»
– Ну вот… – Лев Ильич опустил руки и, щурясь, резко подался назад, словно собираясь со всего маха ударить Настю своей маленькой головою. – А вам к лицу.
– Merci, – быстро присела Настя.
– Вполне сочетаются, – мать смотрела на бриллиант и на брошь.
– Вот отец Андрей ка-а-к возьмет, да ка-а-к подарит Настасье Сергеевне еще какой-нибудь bijou, вот тогда ка-а-к станет наша Настасья Сергеевна елкою рождественской! – разрезая теплую булку, подмигнул отец дочери.
– А ты, papa, меня в угол поставишь?
Все засмеялись.
– Давайте кофий пить, – вытер полные губы отец.
– Барин, сливки простыли… Подогреть? – спросил конопатый Павлушка.
– Я третий раз тебе говорю – не называй меня барином, – раздраженно качнул крепкими плечами отец. – Мой дед землю пахал.
– Простите, Сергей… А-рыка-диевич… сливки, стало быть…
– Ничего греть не надо.
Вкус кофе напомнил Насте про затон.