Он снял пояс с саблей, ловко сбросил с плеч белый тулупчик и сел на скамью, разглаживая на груди красную рубаху, пахнущую овчиной.
– Ты опояшься, – наставительно сказала та повариха, что положила на столешницу еще один пирог, – ведь с боярыней Анастасией сидишь.
Госпожа рассмеялась, а Злат, покраснев от своей неловкости, отцепил от пояса саблю и, пропустив ремешок в медную петлю, стянул в сердцах тон кий стан. Боярыня насмешливо кривила губы.
– Принесите меду отроку, – сказала она поварихам. Тотчас обе женщины засуетились, как на свадьбе. В доме не осталось никого из мужчин, кроме старого рябого стража у ворот да кривого холопа, ковырявшего от скуки целый день в носу, и вдруг появился этот красивый отрок, о котором всем было известно, что когда он клал персты на золотые струны, то они рокотали, как соловьи в лунной дубраве. Божественный дар был дан свыше гусляру – веселить и печалить людей сильнее, чем вино это делало. Рабыни хлопотали у печки и, видя, как их госпожа улыбается отроку, бескорыстно принимали участие в этом женском заговоре на христианскую добродетель.
– Где же твои гусли? – спросила боярыня, с удовольствием наблюдая, как отрок ел похлебку.
– В обозе на санях остались.
– Жаль. Ты сыграл бы нам.
– Некогда, боярин Гордей Псалтирь ждет.
– Еще много времени до вечерни.
Боярыня вспомнила свадебное пиршество на княжеском дворе в Киеве. На ней сверкал тогда серебряной парчой сарафан с алмазными пуговицами, и голову ее украшала высокая повязка с золотыми подвесками.
На пиру этот молодой гусляр пел песню о синем море. Но бояре просили его пропеть ту, что сложил он в память победы княжеской дружины над проклятыми половцами, когда князь Мономах разгромил поганых и брат Боняка погиб под русскими мечами, другой хан, по имени Сугр, был взят в плен, а сам Боняк и Шарукань едва спаслись от гибели. Но Сугр присутствовал на пиру, и князь сказал, что нехорошо обижать старика напоминанием о его несчастье. Еще боярыня Анастасия вспомнила, что в тот год земля содрогалась перед рассветом…
Когда Злат поел пирога и выпил меду, боярыня, покусав белыми зубками нижнюю губу, встала из-за стола и, томно потягиваясь, сказала отроку:
– Пойди со мной в горницу, и я дам тебе Псалтирь. Но не потеряй книгу. Монах писал ее пять месяцев и взял за свой труд много серебра.