— Наташа, — выдавил из себя коллега.
И я сразу все поняла. Задрожала. Виктор подскочил, засуетился, принес мне воду.
Я попыталась сделать глоток, но вода плеснула на руку, и я отставила стакан,
чтобы не облиться полностью. — Я знаю, что вы много общались и даже какое-то
время тесно дружили. И…
— Эту тварь взяли? — сказала, имея в
виду Наташиного мужа-инвалида.
— Она выбросилась из окна, — сказал
Витя и отвел глаза.
— Да ладно? — Яд захлестнул меня, я
подавилась и закашлялась. Но собралась с силами и прошептала: — Она же ко мне
собиралась переехать. Улыбалась. И вот так резко изменила решение?
— Никто не поверит, что это сделал
инвалид, Люда. Я сам бы в жизни не поверил, если бы… — Виктор махнул рукой,
пытаясь вместо слов сказать что-то жестом.
И никто не поверит. Наташа не
оставила ни одного заявления в полицию. Да и кто в силах представить, что может
существовать настолько дикая тварь? Ведь один останется, без ухода за своей
обосранной задницей. Жалеть будут суку.
Наташа. Это же я виновата. Ощутила,
что не хватает воздуха, но дышала я, наоборот, слишком часто. Собралась с
силами и проконтролировала дыхание, издав невольно на одном из выдохов стон.
Потому что поняла — все произошло после того, как Наташа сообщила мужу о своем
уходе. А предложила переехать я.
Виктор, так и не поняв, что делать с
растерянной мной, вышел, оставив одну. Он, как никто, знал, что такое горе
словами не лечится.
Я сжалась в комок на стуле, желая
оказаться в теплых материнских объятиях. Нет, не у мамы. А у бабы Фаи. Но это
потом, а сейчас нужно работать.
Встала, удерживаясь за столешницу.
Сколько раз я сетовала, что люди даже не пытаются хоть как-то бороться со своим
горем и выплескивают его на ни в чем не повинных других? Много. А значит, я
должна качественно отработать свой рабочий день. А потом можно будет и повыть.
Потому что я не лучше того грибника, оказавшегося слишком уверенным в своих
силах и навыках. Подошла к Наташе и буквально заставила ее принять мое предложение,
хотя и видела — она боялась, сильно боялась. Но сострадание было в ней сильнее.
Ненавижу сострадание. Страдает один, но этого мало, нужно, чтобы страдал кто-то
еще. И обязательно такой светлый человек, как Наташка. Потому что у той
инвалидной тварины сострадания точно не было. Инвалид — значит, все можно, да?
Ненавижу оправдания физического насилия. Ненавижу все. Себя.