Выперли из вуза, хотя могли и
посадить. Но времена настали уже полиберальней, помяХше. И все же,
хоть и не 37-ой, но отреагировали на сигналы тех, кто не
переваривал выскочку из великого города с областной судьбой. Как
водится, пропесочили на комсомольском собрании, вменив в вину кроме
подозрений в спекуляции еще и аморальный образ жизни. Заключалось
это в нескольких, в общем-то, обыденных студенческих посиделках в
общежитии с вином, коньячком, дефицитной закуской, песнями под
гитару. Как было модно тогда говорить, он выступил спонсором, щедро
соря деньгами, вырученными от продажи иностранцам икон. Иконам тем
грош цена, но после соответствующей обработки втюхивал их, как
творения Андрея Рублева. Технологиям обучился еще в Питере. И вот
кто-то прознал, обзавидывался ну и, как водится, стуканул. Так
пошли под откос смелые начинания, светлые мечты. А ведь грезил он
ни много ни мало найти БИБЛИОТЕКУ ИВАНА ГРОЗНОГО, прославить свое
имя в науке. И кое в чем уже преуспел, нащупал, как казалось,
какие-то нити.
*****
Вернулся в Ленинград, естественно, к
жуткому (не то слово) неудовольствию родных. Первые дни… недели…
месяц с небольшим коротал время под их причитания, упреки, нотации.
На горизонте маячила армия. Надо было браться за ум, кончать с
тунеядством, устроиться хоть на какую-никакую работу.
А родня все охала, да ахала,
чувствовали, что пошел он по наклонной. И ведь как в воду
глядели...
*****
В конторе, куда поступил, наконец,
грузчиком, чтобы не тыняться без дела, не слушать более упреков в
праздности, да и поднакачать мускул перед службой работал «бывалый»
человек. Сошлись, несмотря на разницу в возрасте, жизненном опыте,
социальном происхождении. В курилке любил он поточить лясы,
рассказчиком был неплохим, а все истории – о севере, о побегах,
понятиях и воровском. После работы пили пиво, а то и чего
покрепче.
Но не дешевого пива у ларька
требовала душа. И когда напарник в конце рабочего дня (они вместе
тащили к машине рулон с обоями) шепнул, как бы невзначай: «есть
дельце, надо перетереть» – в груди радостно и вместе с тем тревожно
заклокотало. Он почему-то сразу понял, о каком таком «дельце» будет
идти речь.
После работы, как повелось, отдыхали
за бутылкой портвейна в уютном скверике, где имелись и лавочки, и
столики, и обильные зеленые насаждения – стояло бабье лето, и
листву едва тронул золотой да лукавый рыжий окрас. Но золото
грезилось в натуральном воплощении в виде «ювелирки» и хрустящих
купюр от червонца и выше. Часто потом он вспоминал этот, как
говаривал опять же пятнистый генсек, «судьбоносный» момент.