XX – XIX… XVII… XIV… Целые столетия
проносились, перелистывались, словно пожелтевшие страницы…
Изумрудно-золотистым ковром
раскинулась во всю ширь экрана, залитая полуденным солнцем,
поляна.
X век привечал дивным пением птиц,
стрекотанием кузнечиков, шелестом влажной травы…
И вдруг голоса людей! И не просто
голоса. Да это же песня! Редкая удача!
Ой, ты гой еси красно солнышко
светло-пресветлоеЯсно-преясноеМы, Даждь-божьи
внуки, тебе кланяемсяКланяемся, просимНароди ты
жито…Роду жрим могучему…Взявшись за руки, молодые парни и
девушки пели и водили хоровод вокруг живительного родника, что
пульсирующими потоками бил из-под могучего, поросшего мхом,
камня.
«Добры молодцы» подпоясаны широкими
кожаными поясами, украшенными металлическими бляшками, на красных
девицах поблескивали серебряные шейные гривны и стеклянные
разноцветные бусы.
Чуть поодаль от веселящейся молодежи
разворачивалось действо несколько иного рода. За уставленным
яствами и питием столом чинно восседали убеленные благородными
сединами старцы.
За соседним столом расположились
молодые мужчины. Их суровые обветренные лица исполнены отвагой и
решимостью; у многих виднелись за поясом короткие мечи и боевые
топоры.
И «старейшины», и «воины» (как
прозвал их про себя Улетов) степенно беседовали, но к горшкам с
едой и корчагам с напитками не притрагивались, чего-то выжидая.
И вот из-за стола поднялся старик.
Властное лицо, длинная борода и волосы, заплетенные в косички,
красное одеяние с вышитыми белыми узорами и звенящими подвесками –
все это резко выделяло его из общей массы.
«Наверное, служитель языческого
культа», – подумал Улетов, сфокусировав наблюдение на этом
персонаже.
«Жрец» вознес к небу деревянную
резную чашу, подняв ее над головой, и что-то произнес (что именно
Улетов, к великому сожалению, не расслышал – внезапный порыв ветра
«похитил» словеса), затем отпил из нее и пустил по кругу.
«Хвала богам!» – донеслось
отовсюду…
«Вот повезло, так повезло!» Водоворот
чувств просился наружу – хотелось воскликнуть: «Эврика!». Выскочить
в просторный коридор пройтись по кабинетам, обнимая и расцеловывая
коллег.
Но взяв себя в руки, Улетов
сосредоточился и…
Переливалось говорливыми ручейками
веселье, cмягчились, сбросили маску суровости лица «воинов», шутили
и усмехались в бороды «старейшины».