-Чего волишь, матушка – аль косы
заплести, умыть?
-Обряжусь сама, а ты разыщи-ка
Ведославу и скажи, чтобы не позже полудня явилась ко мне.
Искра удалилась, а Ольга погрузилась
в раздумья. Тяжкий грех христианке обращаться к служителям
бесовским. Ну, да не согрешишь –не покаешься. Да и как разпроведать
о сне?
Вещем сне – не было в том ни каких
сомнений.
*****
Ведунья вошла беззвучно, будто по
воздуху приплыла, даже не зашуршала под ногами половица из сухих
трав.
Ольга (а дабы отвлечься от нелепых
мыслей занялась она вышиванием) ощутила присутствие, обернулась,
пригласила Ведославу жестом сесть на лавку, притуленную к стене.
Сама расположилась напротив, заняв место в резном деревянном
подобии трона.
Была потворница бесовская ни стара,
ни молода. Одета в серый просторный балахон, увешанный
побрякушками-оберегами; волосы сокрыты, а глаза так и свербят – еле
выдержала Ольга неистовый дьявольский взгляд.
Княгиня молчала, не знала с чего
начать, как завести разговор.
«По воле богов толкую я сны и зрю
будущее», – заговорила вдруг низким, словно не от нее исходящим
голосом ведунья.
Хоть и была это неслыханная дерзость
– говорить первой с княгиней... ну да у руссов свои обычаи и
волхвов-шарлатанов здесь почитают вровень с архонтами-князьями. Сам
Игорь испрашивает у них совета и с трепетом слушает, как изрыгают
они несусветную ересь.
«Хочешь ты проведать, где ныне
Игорь-князь, что с ним, – продолжала Ведослава, гладя поверх
княгини. – Да и волишь еще разгадать сон, что приснился о сию
ночь». Завороженная неведомой силой, что струилась из ровного
низкого голоса, удивленная прозорливостью, Ольга только и могла что
кивнуть.
Ведослава замолчала. Неторопливо,
бормоча что-то под нос, развязала она узлы котомки, достала и
поставила рядом с собой на лавку грубую глиняную закопченную чашу.
Извлекла и еще некие малые узелки. Распутала их, ссыпала содержимое
в чашу, перемешала маленькой – не то костяной, не то деревянной
лопаткой.
Взяла чашу подошла к остывающей печи,
отворила заслонку и, о диво! огонь всполохнул, озарив покои
неведомым светом. Ведунья меж тем голой рукой достала уголек и еще,
и еще... бережно, словно боясь расплескать воду, бросала их в чашу,
что-то причитая.
«Светлый пресветлый огонь сварожич,
ты зришь правду, и минувшее ведаешь, и грядущее», – донеслось до
Ольги. Княгиня чуть было не перекрестилась: да воистину
чародействует – жрит бесам, но отступать некуда – сама заварила
кашу.