– Работать с ним – удивительно, – продолжала Мышь. – Он невероятно терпелив. Ничто не выводит его из себя. Ни живопись, ни рисунок. Знаете, мне мои работы иногда просто отвратительны. Вы рвете свои работы? Генри свои выбрасывает. Но всегда с сожалением каким-то. Вещь сотворенная для него священна. Даже если не удалась. С людьми он таким не бывает. – Она замолчала. Покачала головой. – И в студии он молчит. Почти всегда. Словно немой, будто произнесенное слово может все испортить.
Уродка проговорила, глядя вверх, в небесную голубизну:
– Еще бы. С его-то манерой этими словами пользоваться. – Она очень похоже передразнила старика: – «У тебя менструация, что ли?» Ну, скажу я вам! – И она подняла к небу открытую ладонь, будто отталкивая подальше это воспоминание.
– Ну, как-то он должен все это компенсировать.
Уродка пощелкала языком, соглашаясь:
– Да, я понимаю. Бедняга. Старый, как черт. А это для него, наверно, самое ужасное.
Она повернулась на бок, оперлась о локоть и взглянула на Мышь:
– Слушай, Ди, странно, правда? Он еще кое-что может. И по-своему даже сексапильный, хоть и старый совсем и смешной. – Она повернулась к Дэвиду. – Знаете, когда я в первый раз… ну, представляешь себе ребят своего возраста и всякое такое… Но он наверняка был просто потрясающий… Когда молодой был… и, о господи, только послушать, что он рассказывает! – Уродка снова состроила Дэвиду клоунскую гримаску. – Про старые славные деньки. Что это такое он нам заливал позавчера, а, Ди?
– Не глупи. Это же сплошные фантазии.
– Вот черт старый! Очень надеюсь, что ты права.
Мышь возразила:
– Это и не секс вовсе. Контакт. Воспоминания. Связь человека с человеком. Это он и пытался объяснить вчера вечером.
Дэвид наконец понял, чем девушки отличаются друг от друга. Одна всячески стремилась преуменьшить сексуальную сторону в отношениях со старым художником, другая ее значение признавала. И кроме того, совершенно интуитивно он чувствовал, что Уродка пользуется его присутствием, чтобы высказать свое несогласие с подругой, и тут он был полностью на ее стороне.
– Эта его экономка, да и муж ее тоже, должно быть, люди весьма широких взглядов?
Мышь разглядывала траву перед собой.
– Только никому не говорите, ладно? Знаете, где Жан-Пьер провел конец сороковых и все пятидесятые? – Дэвид помотал головой. – В тюрьме. За убийство.