– Ну и ну!
– Убил собственного отца. Какой-то семейный спор из-за земли. Французские крестьяне. Матильда служит у Генри экономкой с сорок шестого, когда он из Уэльса в Париж вернулся. А ведь он знал тогда про Жан-Пьера. Матильда сама мне все это рассказала. Генри не может поступать плохо: он безупречен. Ведь он не оставил их в беде. Был с ними.
Уродка фыркнула:
– Особенно с Матильдой.
Мышь взглянула на Дэвида вопрошающе:
– Помните грузноватую модель его первых послевоенных полотен? Ню?
– Господи, да мне и в голову не пришло.
– Матильда никогда даже не упоминает об этой стороне их отношений. Говорит только, что «месье Анри» помог ей обрести веру в жизнь. Помог ждать. И она – единственный человек на свете, с кем он никогда – ну, просто ни за что – не выходит из себя. Тут как-то на днях, за обедом, он совершенно слетел с катушек – обозлился на Энн за что-то. Выскочил из-за стола и марш на кухню. Минут через пять захожу туда. Сидит себе, как миленький. За столом. Вместе с Матильдой. Он обедает, а она ему письмо от своей сестры читает. Ну прямо священник со своей любимой прихожанкой. – Мышь коротко усмехнулась. – Позавидуешь, право. Или ревновать начнешь.
– А вас он рисовать не пробовал? Ни ту ни другую?
– У него руки сильно дрожать стали. Но пару рисунков он сделал – Энн. Один просто прелестный, шуточный. Знаете знаменитую афишу Лотрека[92] – Иветт Гильбер? А это – пародия на нее.
Уродка запустила растопыренные пальцы в стоящую торчком шевелюру, взбила волосы и устремила ладони к небесам:
– А как быстро он это сделал! За полминуты всего. Ну, может, за минуту, самое большее, а, Ди? Фантастика. Правда-правда.
Она перевернулась на живот и подперла подбородок руками. На ногтях – ярко-красный лак.
Мышь снова внимательно посмотрела на Дэвида:
– А он с вами о вашей статье не заговаривал?
– Только чтобы сообщить, что названных там имен в жизни не слыхал. Кроме Пизанелло.
– А вы ему не верьте. Память на картины у него совершенно невероятная. Я сохраняю некоторые его наброски. Знаете, вот он пытается рассказать о какой-нибудь картине, а тебе непонятно, какое полотно он имеет в виду. Он тогда берет и рисует. Как Энн говорит – молниеносно. И точно. Абсолютная память.
– Это несколько поднимает мой дух.
– Да разве он согласился бы, чтобы вы делали эту книгу, если б вам не удалось попасть почти в самую точку?