Нельзя сказать, чтобы в классе царила мертвая тишина.
Все занимались своими делами. Кто читал, кто рисовал. Валька
штудировала «Историю». Юрка бомбил меня воинственными записками.
Нагнетал, так сказать, атмосферу, страхом казнил. В одной из них
был нарисован кулак. Я добавил к нему загогулину, чтобы стал он
похожим на дулю, и отправил записку обратно.
На первой же перемене Напреев прислал
секунданта. Это был конечно же Славка Босых — худощавый, резкий,
чрезвычайно смешливый пацан с феноменальной реакцией и бешенным
темпераментом. В детстве мы с ним не дружили, но никогда и не
ссорились. Дышали друг к другу ровно. А сблизились только на
старости лет, когда нас из целого класса осталось всего трое.
— Ох, и схлопочешь ты! — сказал он
сочувственно. — Злой сегодня Напрей. Как будете драться, до первой
слезы или до первой крови? Ты вызвал, тебе и условия выдвигать.
Я смотрел на его лицо, на задорно
торчащий вихор. Хотел, но не смог узнать в этом белобрысом
создании, лысого, пузатого мужика с потухающим взглядом. Такого,
каким он был буквально на прошлой неделе.
— Так чё передать Юрке? — не унимался
Босяра. Судя по подтанцовке, у него еще были дела.
—Не знаю, — нерешительно вымолвил я,
— обо всем, вроде, договорились? Ну если хочешь, скажи, чтобы
плотно покушал на большой перемене. Я его буду бить, пока он не
обосрётся.
Славка сначала взвыл от восторга и
только потомзалился серебряным колокольчиком.
— А ты молодец! — вымолвил он,
отсмеявшись. — Так я ему и передам.
На следующем уроке я наконец-то
увидел Надежду Ивановну. Было ей не больше тридцатника. Большие
глаза за линзами толстых очков казались лесными озерами в крапинках
зеленых кувшинок. Не читалось в них ни строгости, ни занудства.
Только любовь. Почему же мы дураки, до дрожи в коленях, боялись ее
окриков?
Изложение — мой конек. Пока наша
классная читала занудный текст, я на листочке бумаги рисовал синее
дерево. Потом открывал тетрадь и, глядя на фрагменты рисунка,
восстанавливал слово в слово всё, что она в это время
произносила.
А больше уроков не было. Наш класс в
полном составе пошел прощаться с Лепехой. Постояли у гроба,
получили по узелочку с конфетами и разошлись по домам.
Колька лежал в наглаженном школьном
костюмчике с чернильным пятном на левой груди. Игрушечный гробик
стоял на низкой скамейке. Лепеха был самым мелким из пацанов — на
два сантиметра ниже Витьки Григорьева. Вот только его лицо поражало
своей взрослостью. Его крепко побило в реке. На месте правого глаза
чернела огромная гематома. Сквозь щеточку коротких ресниц,
виднелось глазное яблоко. Он будто подмигивал мне, и мысленно
говорил: «Какие дела, Санек? Сегодня я, а через неделю —
ты!»