Ларс так устал от тетушкиной заботы, что теперь, оставшись один, вовсю наслаждался свободой. Бросив сумку у двери, он протопал на кухню, отломил кусок булки и, прихватив из холодильника пакет с молоком, поднялся наверх, в мансарду, где находилось самое лучшее место на свете — его мастерская.
Когда тетушка в последний приезд пыталась ворваться сюда с тряпкой наперевес, Ларс дал ей такой решительный отпор, что она отправилась домой со спокойным сердцем, поняв, что характер у племянника есть, а значит ребенок не пропадет. Теперь Ларс надеялся увидеть ее не скоро.
В мастерской, светлой комнате с огромным окном, было все, что нужно для счастья отдельно взятой личности: стеллаж для хранения работ, пара табуретов, стол, тумбочка, этажерка для всякой всячины и, конечно же, мольберт, за которым Ларс проводил все свое время (кроме тех минут, когда, любуясь морем и поросшими зеленью холмами, сиживал на подоконнике с кружкой чая). А еще мастерская сияла чистотой — оконные стекла были вымыты до блеска, пыли не было и в помине, каждый предмет находился в строго отведенном месте, здесь Ларс беспорядка не терпел.
В тот день, поедая булку и оценивая стоящее на мольберте творение, он не предполагал, какой сюрприз преподнесет ему любовь к рисованию на следующий день.
* * *
На
следующий день Ларс пришел в Академию рано, чтобы доделать работу, прерванную
дракой с Кунцем — сегодня работу предстояло сдать. Оказалось, не он один такой
умный — в аудитории собралась вся группа, поэтому о тишине и покое пришлось
забыть. Эмма и Эва как всегда о чем-то трещали, Вальтер носился от одного мольберта
к другому, отпуская комментарии, Дэнис ругался, Мириам беседовала с Тиной.
Ларса
шум отвлекал, да и натюрморт был скучный, поэтому мысли то и дело перескакивали
на другое, в частности — на собственную картину, с которой он бился давно и без
толку. Если бы не сегодняшний кафедральный просмотр, то вчера он опять
засиделся бы за полночь.
А
история с этой картиной вышла странная — как-то раз, в конце лета, Ларсу
приснилась девушка со светлыми пушистыми волосами и дивной улыбкой, сидящая на
подоконнике. Он чувствовал, что должен написать ее портрет, почему-то это было
очень важно. Лицо он запомнил, а вот с позой оказалось сложнее — как Ларс ни
пытался ее передать, что-то все время выходило не так. А что именно — было
непонятно.