Мора молчала, перебирая спицами, а Векша все ждал, когда она заговорит. Боязно было первому к Хозяйке обращаться.
– Альвы тебя зачем оживляли? – вдруг спросила она у Векши. – Как это сделали? Никто до них такого не делал.
И добавила задумчиво, увидев, что Векша плечами пожал:
– Ну, да, откуда тебе знать. Такого отродясь в Уделе не было. И что это за лиходейство такое, чтобы душу свободную в мертвое тело возвращать? Еще безголовый этот – не живой, не мертвый… Откуда пришла к каменноликим такая власть?
Отложила пряжу. Потемнело лицо богини.
– Втянули в заговор против моих детей неразумных свергов и уруков, истребили мой закатный народ, последнего истязали и мучили. Договор нарушили, песьи дети.
В ее голосе была ярость. «Это она не ко мне обращается. Сама с собой говорит. Привыкла, небось. Одна же живет» – догадался Векша.
И пока бормотала Могильная Хозяйка, сама с собой советуясь, присмотрелся Векша от нечего делать к тому, что Мора пряла. Это была простая скатерть. Простая – да непростая: сами собой на белой ткани проявлялись по всей длине искусные рисунки, вместе образующие тонкое письмо. Векша решил не удивляться.
– Нравится? – заметила его любопытство богиня.
– Да, хозяйка, – ответил Векша. Тем более, что скатерть ему и вправду приглянулась.
– Тебе отдам. Но потом, – сказала Мора. – Когда сделаю.
– Где я ее стелить буду? У меня теперь и дома-то нет, – изумился Векша.
– А вдруг будет? – прошептала Мора, склонившись над столом, будто кто подслушать их мог. – Потолковать с тобой хочу, дитя.
Темная Сестра вдруг пристально вгляделась в окно, словно увидела там что-то. Нахмурилась. Векша сидел себе тихонько на лавке. Затем Мора вновь заговорила.
– Альвы тебя от меня два раза забрали. Я знать хочу, как они это сотворили. И ты мне поможешь. Разумеешь, о чем я толкую?
Векша напряг немощные свои мозги, но сделать это было непросто. Почесав затылок, признался:
– Нет, хозяйка, не разумею.
Мора встала со скамьи, обошла столешницу и подошла вплотную к Векше. Неожиданно протянула к нему руку и ласково провела по взлохмаченной макушке толстяка. «А рука-то холодная» – вздрогнул подросток.