Несмотря на то что тамбур постоянно
проветривали, стойкий тяжелый запах дешевого табака буквально
въелся в стены. У нас в бункерах курево давно закончилось, да и
дымить в переполненных людьми помещениях запрещалось, поэтому такие
мелкие нюансы, запахи, чистый воздух, натуральные продукты и даже
просто человеческие отношения радовали и заставляли наслаждаться
моментом. За спиной хлопнула дверь.
— Что, капитан, тоже не спится?
Сзади стоял летный подполковник,
вроде как командир штурмового полка. Об этом я краем уха случайно
услышал, когда девчонки-медсестры между собой обсуждали это
немаленькое начальство. Мы с ним частенько пересекались, но как-то
поговорить по душам не получалось: у каждого была своя история,
иногда умение помолчать за компанию ценится намного больше, чем
умение поддержать разговор.
— Есть такое дело.
— Вот и мне тоже…
Не знаю почему, я его понял,
почувствовал, о чем он.
— Воспоминания мучают?
Летун невесело ухмыльнулся, точнее,
как-то странно скривился.
— Давно воюешь, капитан?
Я задумался. А смысл врать, поэтому
ответил, так как оно есть.
— На этой войне с Могилева.
Он удивленно повернул голову и
по-новому оглядел меня с ног до головы. Хмыкнул, поняв оговорку про
эту войну.
— Солидно. Значит, понимаешь.
— Понимаю. Совесть мучит, полковник,
что ты жив, а они там остались?
— Я их посылал…
Он начал с горечью рассказывать, как
штурмовой авиаполк бросали в отчаянные вылеты без истребительного
прикрытия, как гибли молодые летчики, а у меня перед глазами стояли
недавние события моей жизни, закинувшие меня в этот санитарный
эшелон…
* * *
Аварийное схлопывание портала
новоявленных коллег по шнырянию во времени вывело из строя
практически всю электронику у противника, но оружие продолжало
стрелять, полевые проводные телефоны звонить, а посыльные гонять на
мотоциклах, развозя приказы. Поэтому логично было предположить, что
на наш прорыв противник уже должен начать стягивать силы и в лучших
традициях тактики готовить локальный контрудар. Угу. Немцы не зря
всю Европу поставили на четыре кости и заставили работать на себя,
поэтому приходилось спешить. Затащив в БТР раненых эфэсбэшников, мы
рванули обратно к нашим позициям. Лихо так рванули, ревя движками и
несясь на максимальной скорости, стараясь быстрее вырваться из
леса, пока немцы не успели восстановить непрерывную линию обороны.
Вывалившись на поляну, где сходились две дороги, мы столкнулись лоб
в лоб с колонной из восьми грузовиков с пехотой и
бронетранспортером, вооруженным малокалиберной автоматической
пушкой. Четыре замыкающих машины тянули за собой пушечки, лафетом
очень похожие на наши «сорокопятки». Головной БТР с бойцами на
броне, идущий впереди в качестве передового дозора, с ходу вступил
в бой, открыв огонь из КПВТ по немецкой бронемашине, которая,
несколько раз тявкнув своей пушечкой, соскочила с дороги, уткнулась
в дерево, смачно задымив. Башенный стрелок БТРа перенес огонь на
идущие следом грузовики, а тут как раз и мы подоспели. Хлесткий
выстрел идущего следом Т-72 основательно дал по ушам, а тяжелый
фугасный снаряд разнес один из грузовиков, раскидав вокруг горящие
ошметки пехотного взвода. Мы уже привычно попрыгали с брони и,
рассредоточившись, открыли огонь из стрелкового оружия. Со второго
БТРа затявкал АГС, накрывая немецкую колонну серией гранат, парочка
из которых удачно попала в грузовики, добавив колорита, света и
огня. Снова выстрел танковой пушки, и еще один из грузовиков
разлетелся горящими лохмотьями. Лес наполнился грохотом взрывов,
криками, русским забористым матом. Рядом хлопнул выстрел РПО, и в
расположении немцев вспыхнул заряд объемного взрыва, слизнув расчет
пулемета, который расположился вполне вольготно и начал энергично
постреливать в нашу сторону. Отвлекшись от стрельбы, отжал тангенту
манипулятора радиостанции.