Теперь Магомед вспомнил. Да-да, именно
там он ее и видел. Название клуба он уже забыл, а вот выступающую там певицу
запомнил. На ней было какое-то отливающее серебром облегающее платье с длинным
легким шарфом, что вместе с пепельными волосами создавало потрясающий эффект
лунного сияния. Он даже хотел познакомиться с ней, но тогда просто не успел. И
вот теперь она сидит за его столиком, и они спокойно беседуют. Аллах велик!
Марьяна между тем небрежно продолжала:
-
Не так давно у меня случилась… - она замолчала, нервно
теребя в руках салфетку, всем своим видом показывая сомнение.
Магомед, как истинный горский рыцарь,
сразу же пришел на помощь прекрасной даме и заинтересованно спросил:
-
Что же у вас случилось?
-
Это… личная драма, - Марьяна коротко вздохнула,
посмотрела на чеченца глазами, блестящими от непролитых слез и будто нехотя,
прерывающимся голосом, закончила предложение. - Я потеряла любимого человека, -
при этом она скромно умолчала, при каких обстоятельствах это произошло.
Магомед почувствовал, что начинает
плавиться, как пломбир на солнце. Его просто распирало желание помочь одинокой несчастной
красавице. Марьяна же решила окончательно закрепить ситуацию, чтобы избежать
ненужных вопросов. Она была уверена, что чеченец поверит на слово и не станет
проверять в Москве, рассказанную ей жалостливую историю.
-
Мне было так плохо, - быстро заговорила Марьяна,
незаметно опустив детали «потери любимого человека», - я оказалась просто на
грани самоубийства, ехала на машине, сама не зная куда, мечтая попасть в аварию
и быстро умереть, - она снова изящно избежала деталей. Например, почему человек
обдумывающий, как свести счеты с жизнью, берет с собой в машину вечернее
платье, - Но Бог не дал мне этого, и я совершенно случайно оказалась в этом
городе и в вашей, Магомед Султанович, милой гостинице, - Марьяне снова удалось
наполнить глаза слезами. Работа была ювелирная. Слезы не должны потечь.
Хнычущая баба – не лучший вариант. А вот женщина, мужественно сдерживающая
горе, это – почти героиня, тем более, в глазах восточного человека. Марьяне
снова удался филигранный трюк. На Магомеда смотрели печальные, полные слез
голубые глаза.
Они проникали в самую душу, и уже могли
вести его на коротком поводке куда угодно – в рай или в ад без разницы. У
Магомеда где-то внутри так громко запели райские гурии, что он перестал слышать
собеседницу и вообще плохо узнавал себя, человека смелого и уверенного в том,
что все вокруг существует исключительно для его пользы или удовольствия.