Когда
начались разбирательства, те немногочисленные друзья, что у меня
были, пропали кто куда. В лицо мне никто ничего не говорил,
практически все просто тихо и мирно устранились. Лишь пару
приятелей, что примечательно, не оставшихся в столице, а уехавших в
разные концы страны, не прекратили общение, пусть и только в
письмах. И такой малости мне хватало, чтобы не чувствовать себя
совсем уж брошенной.
А вот мама…
Запрета на посещения не было. Ничто не мешало ей выделить хотя бы
три дня и приехать ко мне. Ничего и никто, кроме отца.
«Она
понесет заслуженное наказание, нечего к ней мотаться», — так он
заявил, будто меня и не было тогда в комнате.
Отец хотел
добавить к официальному наказанию еще и временное отлучение от
семьи. Фонсо, разумеется, не пошел на это. А вот мама перечить не
стала. Ограничилась лишь тем, что снабдила меня некоторыми
полезными амулетами, которые помогают в быту, и дала немного денег.
Гордость я тогда засунула куда подальше — понимала, что
отказываться даже от такой помощи, поступать себе же во
вред.
В глубине
души я была уверена, что несмотря на посильную помощь, мама, также,
как и отец, считала меня виновной. Из-за чего и не была особо
против приказа отца. Возможно, она так поступала неосознанно и ей
казалось, что она лишь уступает воли мужа.
И вот
теперь я шла навстречу человеку, которого безумно любила и также
глубоко не понимала.
Чистые
дорожки с гравием, словно на них никогда не попадал снег,
аккуратные, будто по линейке выровненные сугробы вдоль этих
дорожек, над ними — чуть припорошенные кусты, также идеально ровно
подстриженные. Черные ветки рябин с ярко-красными гроздями ягод.
Толпы людей, которых привела сюда в первую очередь комфортная
температура — легкий морозец, чтобы не таял снег, но и не кусал за
щеки. Таким я увидела парк, когда вошла в него. Вспомнилось, что
когда-то мне целый месяц запрещали тут появляться. Теперь уже об
этом случае я вспомнила практически без злости. Хотя, когда шла
мимо гвардейцев у входа, еле ощутимый озноб испуга прошелся по
позвоночнику.
Воздух тут
действительно был особенным — дышалось легче, настроение
улучшилось. Хотелось улыбаться, радоваться невесть чему. Да пусть
вон той синичке, что пристроилась у кормушки, щелкая семечками.
Возможно, как и говорил Падуану, в императорском парке сохранились
положительные эманации, поэтому это место и было таким теплым,
тихим, несмотря на огромное количество гуляющих людей.