Я мыл полы, а мои коллеги
позабирались на кровати с ногами. Двое ребят, чуть старше меня,
скинули солдатские шинели под которыми оказались порядком
заношенные и заштопанные гимнастерки, пришли на помощь.
Когда все было закончено, народ
начал с опаской ставить ноги на чистый пол.
— Я что вам хотел сказать, дорогие
товарищи, — обратился я к коллегам. — Товарищ Дзержинский говорил,
что у чекиста должны быть чистые руки, горячее сердце и холодная
голова! Если мы станем жить в свинарнике, как наш товарищ, то руки
чистыми не останутся.
— Слышь, товарищ Аксенов, — с
сомнением в голосе сказал наш начальник. — Феликс про чистые руки
образно говорил! Чистые руки —— значит, чтобы к ним чужое добро не
пристало.
А дальше началась дискуссия,
сводившаяся к следующему: может ли сотрудник ВЧК, скажем, взять
себе оружие, найденное при обыске, если оно ему позарез необходимо?
Сошлись на том, что да, может, но он обязан доложить о том своему
начальнику.
Зато с утра, когда к нам заглянул
товарищ Кедров, начальник Военного отдела ВЧК был приятно удивлен,
увидев чистые полы, заправленные кровати и относительный
порядок.
— Молодец, товарищ Лосев, — похвалил
начальник нашего старшего, на что тот, смущенно пряча глаза, честно
ответил:
— Это не я, Михаил Сергеевич, это
Володя Аксенов.
Кедров хмыкнул, но ничего не сказал,
а потом и совсем ушел. И чего, спрашивается, он приходил? Зато
потом меня отыскал комендант и предложил переходить к нему. — Пока
помощником, а потом и на его место. Дескать, ему уже осточертело
быть комендантом общежития для чекистов, особенно, когда прибывают
командировочные, а ему потом искать оконные стекла, вместо
разбитых.
— Пат-тумай, тарагой тавар-ришь!
Я-та скора с нашшым патальоном на фронт уйту, а т-ты останешся
глафным.
Может, я и рад бы остаться в
качестве коменданта, получить казенную комнату в Москве, но мы люди
подневольные. Партия сказала —— надо! ВЧК ответил —— есть!
На это латыш возразить ничего не
мог. Эти ребята люди дисциплинированные.
Кажется, мои коллеги начали меня
уважать. А вот что окончательно подняло мой авторитет, так это
баня. Нет, я не начал показывать чудеса банного искусства: вода шла
еле теплая, просто, когда в предбаннике скинул с себя нательную
рубаху, услышал шепоток.
— Володь, это где тебя так?
Я поначалу не понял, о чем они,
потом дошло, что о моих шрамах. Мне свою тушку давно не приводилось
обнажать перед посторонними, в баню ходил в одиночку.