Ладно,
отвлекся.
— То есть,
вы и ваши товарищи хотели убить товарища Ленина, потому что он
отошел от своих же принципов, так?
— Именно
так! Если уничтожить нынешнего лидера партии и Правительства,
начнется хаос. Вот тогда-то власть в стране перейдет в руки
настоящего пролетариата!
Ой-ой-ой!
О переходе власти в руки истинного пролетариата ничего не могу
сказать, но хаос начнется и еще какой! Разумеется, партия может
быстро прийти в себя, избрать нового вождя, но может начаться и
борьба за власть. А тут еще и эсеры с меньшевиками, и белое
движение. А вскоре, как помнится, в Сибири объявится
Колчак.
— Софья
Николаевна, но ведь и вы не пролетарка, не какая-нибудь
инструментальщица или уборщица служебных помещений, а урожденная
дворянка. Вас не смущает, что вы ратуете за пролетарскую диктатуру?
Или у вас есть товарищи, готовые стать членами
правительства?
— Да, я
дворянка. Из очень древнего рода, внесенного в Бархатную книгу. А
кем были декабристы? А Софья Перовская? Кстати, меня назвали в ее
честь. Я с детства была знакома с настоящими большевиками,
пролетариями. Я еще в гимназии прочитала программные документы
РСДРП, поверила в них. А они совершили предательство. И есть
настоящие большевики, пролетарии, которым можно смело доверить
управление государством. Вот, таким, как дядя Саша
Лосев.
Лосев?!
Старый большевик, участник штурма Зимнего, да еще и старший группы
чекистов? Ну ни хрена себе, как причудливо тасуется
колода!
Похоже,
девушка поняла, что сболтнула что-то не то.
— Все,
больше я ничего не скажу, никого не выдам.
Я
пододвинул девушке папиросную пачку.
— Курите.
— Подождав, пока девушка закурит, равнодушно сказал: — Не
волнуйтесь, нам больше от вас ничего не нужно. Вы назвали имя
своего лидера, теперь будем допрашивать его. Только, не обессудьте,
вашего дядю Сашу мы будем расспрашивать более строго, нежели
вас.
Софья
Ананьевская застыла, забыв о дымящейся папиросе.
— Вы
собираетесь его пытать?! Это же аморально!
—
Аморально? — сделал я удивленный вид. — Вы собирались убить
товарища Ленина в людном месте, где было бы множество жертв. Если
положить на чашу весов жизнь и здоровье одного человека, а на
другую — жизнь десятков людей, при чем же здесь
аморальность?
Софья
нервно ломала спички, пытаясь поджечь папиросу. Пришлось прийти ей
на помощь. Затушив спичку и бросив в пепельницу, я
сказал: