— Небо вспыхнуло. Всё вокруг горело, вились вспышки,
молнии и разноцветные ленты, не знаю как описать… и… и этот звук,
когда оно кричало от боли, когда его громадное тело рвали
магическим огнём и заклятиями, которых я даже не понимаю… это
оглушало и прижимало к земле. А потом на лестницу упало нечто ещё.
Сначала я принял это за человека, но человеком оно не было, это уж
точно. Когда оно распрямилось, то оказалось ростом под три метра и
заковано в доспехи, словно выточенные из чёрного камня. Доспехи,
толщиной с ладонь, Дукан! А из-под шлема у этого чудища клубилась
темнота. Его дубина была больше меня, и оно ударило ей так резко,
что я даже не успел среагировать. Меня прижало к земле такой
тяжестью… я подумал, что меня раздавит. Доспех трещал и выл, не
знаю, как выдержал. А оно ударило снова. И снова. И снова. Доспех
стонал, кости трескались, я весь шёл кровью, я кричал. Я вообще
ничего не смог сделать. Даже подняться. Оно вбило меня в мрамор
этой лестнице, оторвало, словно раздавленного жучка от подошвы и
швырнуло вниз. Вот и вся моя… Шестая Битва.
— Дубина говоришь? В человеческий рост? — Дукан
отвернулся, и шевеля губами, прикинул что-то в уме. — Хм. Похоже,
это был Скорбь.
— Скорбь? — глаза Кальдура оторвались от огня.
— Так его называют. Это всё очень тёмная история, в
которую мне лично не хочется верить. Слишком уж она… ну сказочная.
Мне довелось допросить нескольких офицеров из тёмной армии. И
довелось слышать кое-что. Говорят, что накануне Шестой Битвы, в
распоряжение Алазама прибыли восемь чёрных наиров, как их
ещё называют, рыцарей-колдунов, которые на самом деле не являются
ни рыцарями, ни колдунами, ни чем-то вообще человеческим. Они вроде
как жнецы и воины самого Морокай, которых он смог каким-то способом
освободить из Бездны и поднять в наш мир. И что эти наиры
поднялись, чтобы подготовить мир…
— К чему?
— К его концу, Кальдур, — юноша не смог выдержать взгляда
Дукана и отвернулся, старик дал ему минутку прийти в себя и
продолжил: — Что было потом?
— Особо ничего. Помню, как падал, меня швыряло в воздухе,
свистел ветер. Потом удар и темнота. Знаю, что упал в реку. Меня
вытащил… один хороший человек. Дядя, как он просил его называть…
Теперь он мёртв… из-за меня.
— Твой дядя жив, — вставила Анижа, осторожно работая
иголкой. — Я так думаю. Его хорошо ударили, но не смертельно. Я
видела.