В Цюрихе создавалось международное агентство по контролю за распределением вклада, в то же время источник этих средств должен был содержаться в секрете. И если бы потребовался некто, кто мог бы выступить в качестве доверенного лица, им должен был стать американский гражданин Холкрофт, имена же прочих не следовало упоминать. Никогда. Они же были детьми нацистов, и их разоблачение немедленно возбудило бы подозрения, возникла бы необходимость проверить источник этого депозита, который неминуемо бы вскрылся. И если бы этот депозит подвергся проверке и его источники стали бы известны хоть в наималейшей степени, тут же всплыли бы уже давно позабытые конфискации и экспроприации. И международные суды потонули бы в исках претендентов…
Но в случае, если доверенное лицо не имело бы никакого отношения к нацистскому прошлому, то не было бы и повода для тревоги, для подозрений, для проверки, не будет и требований о возмещении ущерба по тем давним экспроприациям и конфискациям. Он будет действовать заодно с двумя другими, и каждый будет обладать правом голоса, но лишь он один может действовать в открытую. Дети Эриха Кесслера и Вильгельма фон Тибольта должны оставаться в тени.
Ноэль опять подумал, кто же такие, эти «дети» Кесслера и фон Тибольта. Скоро он узнает.
Последнее условие контракта было не менее поразительным, чем все ему предшествующие. Деньги следовало распределить соответствующим образом в течение шести месяцев после размораживания счета. Данное условие обязывало всех троих отпрысков полностью посвятить себя возложенной на них миссии. Это и было как раз то, чего требовали вкладчики: абсолютной преданности делу. Отныне все трое перестают принадлежать себе, в их судьбе должны произойти глубокие перемены: они должны пожертвовать частью своей жизни. Но беззаветная преданность делу требует вознаграждения. И поэтому в конце шестимесячного срока в случае успешного завершения операции по распределению этих средств жертвам «Холокоста» цюрихское агентство прекратит свое существование, а каждый из троих потомков получит по два миллиона долларов.
Два миллиона долларов. За шесть месяцев.
Два миллиона!
Ноэль стал размышлять, что все это значило для него в личном и профессиональном плане. Это была свобода.
Манфреди сказал, что он талантлив. Да, он был талантлив, но зачастую его талант крайне редко проявлялся в его творениях. Ему приходилось заключать контракты, которые он предпочел бы отвергнуть; составляя проекты, он вынужден был идти на уступки там, где архитектурная интуиция подсказывала ему не уступать; приходилось отказываться от интенсивной работы, ибо финансовые затруднения вынуждали его тратить время на выполнение куда менее предпочтительных заказов. Он постепенно становился циничным.