Танец был медленный, но довольно сложный, Генри едва вспоминал движения, потому что если и владел техникой когда-то давно, в школе, то уже довольно прочно ее забыл.
– Скажи, а почему ты не танцуешь простые вальсы? – поинтересовался он у партнёрши, больше для того, чтобы завести беседу и не казаться тупым столбом хотя бы самому себе: подруга никогда не подала бы виду, даже если действительно так думала.
– Голова кружится, – просто призналась Элеонора. она вела себя настолько непринужденно и просто, что Генри даже было немного неловко. Он привык к другим женщинам, но эту никак не мог отнести ни к какой привычной категории: вроде бы обычная девчонка, а вроде бы и не совсем…
Музыка становилась все громче и громче, и вот на последнем аккорде зал вдруг осветила яркая вспышка, а следом за ней ударил гром такой силы, что у присутствующих заложило уши, а в колонках утробно загудело.
– Что это? – только и успел спросить кто-то, но тут послышался второй удар. Налетел ветер, распахнув створки окон и балконной двери, и сразу по стенам, листьям, подоконникам и скатам крыш часто-часто застучал ливень.
Пары распались, гости бросились к окнам.
– Пойду проверю, как там двери! – крикнул Дас.
Элеонора, впрочем, тоже не собиралась оставаться в стороне. Как только музыка, и без того почти не слышная за грохотом ливня, стихла окончательно, она, подобрав длинный подол платья, побежала к балкону.
– Ты куда? – крикнул Генри, не успев сориентироваться в столь стремительно меняющихся событиях. – Промокнешь, простудишься!
Но хозяйка, казалось, не слышала, поэтому он не нашел ничего лучше, кроме как последовать за ней.
Ливень был действительно сильный, неистово хлестало по стенам и окнам, обдавая особо зазевавшихся потоками ледяной воды. Низкое небо озаряли гигантские ветки белых, голубых и лиловых молний. Новый раскат грома ударил прямо над головой, Элеонора вздрогнула и отшатнулась, наткнувшись на стоящего позади Генри, также завороженного пугающей красотой гневной стихии. Погодная фата-моргана была просто великолепным дополнением к прекрасному спектаклю, разыгранному хозяевами. Генри и сам любил наблюдать за грозой, а здесь она была гораздо ближе, чем за окнами его дома в Санкт-Петербурге.
– Ну, я же говорил, ты уже дрожишь, – усмехнулся он через силу, стараясь отвлечься от завораживающего зрелища.