После
восьми лет тесного общения подобное признание могло показаться
странным. Но Сергей почти не удивился.
– И как
же тебя зовут?
Псевдо-Герман хмуро усмехнулся.
– А это
важно? У меня ник был такой – Герман. Я и брякнул сдуру, когда
знакомились. А сейчас привыкли все. Того пацана, кем я тогда был,
давно уже нет. Тех, кто меня настоящим именем звал, тоже нет. И
детей своих у меня не будет, отчеством награждать некого - так
какая теперь разница?
–
Перестань, – болезненно поморщился Сергей. – Об этом тяжело
говорить.
– А
думать – не тяжело, вы считаете?
Тот
мальчик, которого встретил Сергей, впервые дойдя до монастырских
палат, за эти годы действительно сильно изменился.
У Германа
выцвели волосы, блекло посерели синие когда-то глаза. Кожа
потемнела в глубокую коричневу – жена Сергея, погибшая в день
катастрофы, называла такой загар «заснул в солярии». Плечи
раздались в два раза против прежнего, хотя и в семнадцать лет
хиляком Герман – или как уж его на самом деле звали – не выглядел.
Был крепкий такой, спортивный подросток. А сейчас – взрослый
мужчина.
Твердые
заскорузлые ладони, шрамы и ожоги закаленного бойца. Цепкий
внимательный взгляд…
Сергей
почему-то вспомнил Гюзель.
Ее
вцепившиеся в ворота пальцы. Растрепанную косу, отчаянный крик.
Девушка была страшно обожжена, она умирала и понимала, что умирает.
Накачанная болеутоляющим, пыталась успеть рассказать как можно
больше. Услышав, что небольшая горстка людей спасла и продолжает
выхаживать почти сотню малышей, Сергей сначала не поверил. Списал
ошибку на помутненное сознание Гюзели, и на то, что по-русски та
изъяснялась не лучшим образом. Они с Григорием, победив в нелегком
споре с противниками похода, отправились к святому источнику. Несли
с собой лекарства, фонари, запас семян – все, что, по их мнению,
могло пригодиться выжившим.
Сергей до
сих пор помнил, как окликнул гостей из-за ворот мальчишеский басок:
«Стой, кто идет?» И после уточняющих расспросов перед ними появился
Герман – чуть живой от усталости, но вооруженный охотничьим
карабином и полный решимости защищать свою общину до последнего
вздоха.
Сергей
помнил, как содрогнулись они с Григорием, разглядев руки тех, кто
жил в Доме у источника – красные, корявые, многократно
растрескавшиеся и зажившие, покрытые ссадинами и мозолями. Помнил,
как до слез потрясли трехлетние ребятишки, возящиеся с теми, кто
был еще младше. Искренне считающие себя «большими» и изо всех сил
пытающиеся помогать. Они приходили к Дому еще не раз. Чтобы с
горечью узнавать о новых смертях. Не всегда – среди малышей, но
неуклонно – среди взрослых. До тех пор, пока Герман и Катя не
остались совсем одни.