– Да, да! Теперь я вспомнил.
– Я сжал в руках их руки.
– Точно, – сказал паша с нетерпением.
– И намеревался рассказать историю собственного своего изобретения, чтобы тем провести мою мать.
– Анна Сенна! Да падет проклятие на голову твоей матери! – воскликнул гневно паша. – Садись и продолжай свою историю! Или паша для тебя ничего не значит? И шакалу ли гневить льва? Уаллах эль неби! Клянусь Богом и его пророком, ты смеешься мне в бороду! Историю – говорю тебе!
– Требуемую Вашим Благополучием историю, – отвечал с робостью невольник, – начал я так.
История испанского невольника
– О моем детстве, матушка, не могу сказать вам ничего достоверного, оно уже изгладилось из моей памяти. Помню только, что, когда мне было лет семь, я был в обществе детей; некоторым из них было только по нескольку дней, другие были равных со мной лет. Помню тоже, что кормили нас очень худо, а наказывали слишком строго.
– Бедное дитя! – воскликнула донна Селия, с состраданием сжимая мою руку, которая лежала в ее руках.
– Так прожил я до десятого года. Однажды к нампришла какая-то престарелая дама; я понравился ей – и не удивительно, потому что ребенком был я очень хорош собой, хотя, Клара, впоследствии много утратил из этой красоты. – В ответ было легкое пожатие другой моей руки и отрицательное киванье головкой. Я продолжал: – Донне Изабелле – так называлась эта дама, которая принадлежала к высокой фамилии Гусман – нужен был паж, и она решила воспитать меня для этого звания. Она взяла меня с собой и одела в прекрасное платье. Должность моя состояла в том, чтобы сидеть на ковре у ног ее и исполнять различные приказания. Сказать правду, я был нечто вроде живого колокольчика: должен был звать каждого, кого велено было позвать, и приносить все, в чем случалась надобность. Впрочем, меня содержали очень хорошо, и я был доволен своей судьбой.
Между прочим, учили меня читать и писать, и это только было мне не понутру. Учителем моим был один монах, который так же любил учить, как я – учиться, и если бы дали нам полную волю, то, надеюсь, как он, так и я, остались бы как нельзя более довольны друг другом. Но так как моя госпожа непременно хотела видеть сама мои успехи и всякий раз во время вышивания заставляла меня читать, то делать было нечего, я должен был учиться. Брань и ласки наконец возымели свое действие: я был уже в состоянии прочитать для своей госпожи роман или написать ответ на приглашение.