То был ужин, завершенный кружкой жиденького, пахнущего веником чая, после чего я отправился наверх, в казарму, где застелил указанную мне койку чистыми простынями, выданными старшиной роты по фамилии Шпак – человеком с плоским лицом, замедленной речью и деревянными движениями ожившего манекена в форме прапорщика.
Так называемое личное время, отведенное на смену подворотничков и чистку обуви, промчалось незаметно, и вскоре старшина Шпак, широко расставив ноги в яловых сапогах с высокими голенищами, встал перед строем роты, вперившись каким-то загипнотизированно-мутным взором в список личного состава, и начал вечернюю поверку, монотонно зачитывая фамилии бойцов:
– Рядовой Никифоров!
– Я.
– Рядовой Лебединский!
– Здеся…
По развязной интонации можно было догадаться, что в данном случае голос подал кто-то из «старичков».
– Отвечать следует согласно уставу, – бесстрастно прокомментировал Шпак, глаз от бумаги не отрывая.
В строю хохотнули.
– Рядовой Зельгутдинов.
– Я! – на издевательской ноте пискнули из конца строя.
Шпак недовольно пожевал тонкими губами, на секунду задумавшись. Затем, уяснив, видимо, что предъявить претензии по поводу ернической, однако же, уставу не противоречащей интонации отклика затруднительно, продолжил каменно-терпеливым голосом:
– Ефрейтор Харитонов!
– Я-а-а! – разнесся рык, потрясший стены казармы.
Лицо старшины помрачнело, хотя и осталось бесстрастным.
– Рядовой Голубкин!
– Йа-я-я-я… – пронесся томный выдох.
Старшина Шпак медленно отвел взор от списка, переместив его на рядового Голубкина, стоящего напротив.
Голубкин – широкоплечий двухметрового роста богатырь, бочонком выпятив грудную клетку и дурашливо откинув голову назад, невинными глазами встретил оловянный взгляд старшины, милейше при том улыбаясь. Бобрик его блондинистых волос совершал странные движения, то наползая на лоб, то отодвигаясь к затылку.
– Рядовой Голубкин, выйти из строя, – скучно произнес Шпак.
Сотрясая сапогами сорок седьмого размера крашенный суриком настил казарменного пола, солдат шагнул вперед, круто развернувшись лицом к хихикающей роте. Лик его не утратил благостного выражения, как и бобрик – противоестественных перемещений по сфере крепкого черепа.
– За шевеление волосами в строю, – произнес старшина, отделяя слово от слова, – и ушами… объявляю два наряда вне очереди… Встать в строй!