Пронесло.
Я сослался на тошноту, темные точки, плавающие в глазах, боль в затылке и вскоре очутился на восхитительно широкой и мягкой кровати – именно кровати, а не на какой-то койке! – в хирургическом отделении госпиталя.
На ужин – прямо в постель! – мне принесли королевский закусон, где фигурировал кусок настоящей, без жилочки, говядины и, что меня поразило действительно до сотрясения мозгов, – свежий по-ми-дор! Я уже забыл, как он и выглядит-то, помидор этот… И вкус его – тепличного, пресного, не видевшего ни настоящей земли, ни солнца, показался мне божественным.
В палате вместе со мной лежали выздоравливающие после операций по удалению аппендицита два молодых офицера и полковник-интендант со сложным переломом руки.
Лейтенанты принесли интригующую весть: после ужина в зале на первом этаже ожидался просмотр свежего приключенческого кинофильма.
Желание поспать боролось у меня со стремлением обозреть закоулки госпитального рая, влекла также возможность приобщения к новинкам кинематографа, и, накинув халат, я поспешил на первый этаж.
По госпиталю тем временем разнеслась тревога: из палаты исчез больной с тяжелым сотрясением мозга!
В разгар сеанса я был из кинозала выдворен, сурово отчитан все тем же дежурным полковником, уже всерьез, как понимаю, усомнившимся в правомерности предварительного диагноза, и вновь уложен на комфортабельную кровать с угрозой конфискации нижнего белья в случае повторения самовольных отлучек.
Утром, после завтрака, злой дух нашептал мне о необходимости срочно позвонить маман, дабы сообщить о своей выдающейся передислокации в больничные покои, однако, вернувшись от телефона-автомата, находившегося в холле, в свою палату, я застал там группу врачей и понял, что пропустил обход, который был обязан встретить на своем рабочем месте, то есть в постели.
– Я извиняюсь… – начал я.
– Опять в кино ходили? – последовал ледяной вопрос.
– В туалет…
– Ну-ка выйдем, – обратился ко мне один из офицеров в белом халате, как впоследствии выяснилось – мой лечащий врач.
Вышли.
– Так, Анатолий, – сказал он. – Простой и честный вопрос: сколько тебе надо здесь отлежать?
Голова у солдата, как говаривал наш ротный, – чтобы думать, а мозги – чтобы соображать.
– А сколько можно? – нагло спросил я.
– Двадцать дней гарантирую. Хватит?