– Позвольте, я провожу вас в комнату. – Толстуха поспешно поднялась, утирая с лица остатки слез. Шелестя платьями, она проследовала вперед и, держа в руке взятую с подставки сальную свечу, повела Бофранка по широкой лестнице вниз.
– Вот, – сказала хириэль Офлан, распахивая дверь.
Комната оказалась сносной, с большой кроватью под узким окном, закрытым ставней, с жарко пылающим очагом, с сундуком в углу, на котором Аксель уже сложил дорожные принадлежности хозяина, со столом и двумя массивными стульями.
– Если что понадобится – вот, дерните за шнурочек, – показала женщина. – Придет кто-нибудь из слуг.
Она еще некоторое время сновала по комнате с необычайным для столь крупного тела проворством, поправляла перины, подвигала стул, а напоследок поинтересовалась, нужен ли хире конестаблю ночной горшок. Бофранку эта мысль была противна, и он покачал головою – сделав большую ошибку, как выяснилось уже совсем скоро.
Выпитое вино дало о себе знать, когда конестабль уже почти задремал после обязательного принятия лечебных снадобий и настоев. Поворочавшись под толстой периной, он попробовал перележать позыв, но ничего не получалось. Пришлось на ощупь натягивать штаны и сапоги, причем проклятая свеча куда-то за пропала, а другой у Бофранка не имелось. Он, правда, подергал шнурок, но на зов никто не явился. Видимо, слуги спали. Поднимать шум, чтобы не стать завтрашним героем шуток здешней дворни, конестабль не желал и решил справиться самостоятельно.
Дверь комнаты выходила в коридор с укрепленным под самым потолком тусклым масляным светильником. Вряд ли он горел тут всякую ночь – очевидно, оставили зажженным ради удобств гостя. Из коридора имелся выход во внутренний двор. Уборная – это Бофранк заметил еще по приезде – по дурной провинциальной традиции помещалась именно там, и теперь, пробираясь к ней, конестабль пару раз натыкался на торчащие оглобли повозок, наступил на скользкую кучу отбросов, от которой с криком бросился перепуганный кот. В небе висела неожиданно яркая луна, сплошь покрытая, словно лишаями, неправильными пятнами, но свет ее был зыбок и беспомощен, создавая странные миражи и химеры и более мешая, нежели помогая.
Наконец он открыл шаткую дверцу уборной, откуда тут же шибануло густой вонью. Закрывать ее конестабль не стал, и не только для притока свежего воздуха – слабый лунный свет и без того еле освещал внутренность деревянного домика, а ненароком упасть в зловонную дыру Бофранк не желал.