— Господину министру было очень нужно
узнать, как причинить вред они. Это знание ему могло потребоваться
и не для злого дела.
Господин принц Такаакира также
поспешил отбыть, спросив напоследок:
— Вы будете охранять эту тварь
надежно? Всеми силами?
— Как только возможно. А получив
нужные сведения, мы немедля его убьем.
Потому что обещали, но этого лучше не
объяснять.
— Вам уже известно, кто его
сообщник?
— Увы, он не может произнести имя. Но
обещал указать место.
— Что ж, ищите. И в самом деле, какая
важность городской страже, кто умышляет против порядка — люди или
бесы.
Райко снова согнулся в долгом
поклоне, говоря себе, что не солгал — нельзя же невнятные выкрики
безъязыкого считать именем… Скорее уж кличкой. «Монах-пропойца» —
кто бы это мог быть? И у кого об этом спрашивать?
Рыбу надо искать в пруду, монаха — в
монастыре. Но боги, боги неба и земли, сколько монастырей в Столице
и ее окрестностях!
Райко вернулся во внутренний двор,
где господин тюнагон неспешно беседовал с Сэймэем.
— Этого, — показал он стражникам на
полудемона, — в сухой колодец. И плотно прикройте крышкой. Стеречь
как Три Священных Реликвии.
Ощущение неудобства, колючей ветки за
воротом, не отставляло Райко ни по дороге во дворец господина
Канэиэ, ни за трапезой. Он кланялся, что-то говорил — как сквозь
толщу воды это было, будто и не с ним. За последние дни мир
вывернулся мехом внутрь и показал ему свою изнанку, о которой
человеку лучше не знать. Вспомнилось прочитанное где-то: «Если бы
люди способны были видеть демонов, наполняющих все пять стихий, они
сошли бы с ума от ужаса».
Да еще и клонило в сон — Райко со
вчерашнего вечера глаз не сомкнул, а теперь пришлось еще и
наесться, и напиться — хотя выпил и съел он в меру, памятуя, что
вечером предстоит возить по улицам убийцу.
Помогало присутствие Сэймэя — по сути
дела весь поток красноречия господина тюнагона гадатель принял на
себя. Райко пришлось туго лишь тогда, когда тюнагон начал
расспрашивать о том, чего Сэймэй видеть не мог: о ночной
стычке.
Надо сказать, господин тюнагон
сегодня был совсем не похож на себя позавчерашнего, так
громыхавшего, что хоть на тутовое поле [34] беги. Распустив завязки
верхнего платья, как в кругу своих, улыбаясь и приказывая слугам
подливать, господин Канэиэ расспрашивал Райко с таким внимательным
участием, словно давно уже стал его другом и покровителем. Чванства
в нем было не в пример меньше, чем в господине Левом Министре, и на
небожителя он, в отличие от своего старшего брата, походить не
старался. Он был человек — позавчера гневный и… да, напуганный.
Сегодня… пожалуй, все еще напуганный, но уже обнадеженный. И было в
нем некоторое трудноуловимое очарование. Его старшим братом нельзя
было не любоваться — даже сквозь глухое отвращение, от которого
Райко не мог отделаться. Господин Правый министр выглядел,
одевался, двигался как создание в своем роде совершенное. Господин
Канэиэ выглядел, одевался и двигался как человек, которого
совершенство не интересует. Они были похожи — и все же различны.
Правым Министром можно было только восхищаться. Господин Канэиэ же
чем дальше, тем больше нравился Райко, и начальник стражи ничего не
мог с этим поделать. Приходилось постоянно напоминать себе, что
этого человека, который так удивительно умеет раскрыть тебе свои
объятия и расположить к себе твою душу, очень многие ненавидят
смертной ненавистью. Это было удивительно, но от того не
переставало быть истиной.