Новенькому несколько раз повезло. Кот
был молодой и отвлекался на других тараканов. Только вечно везти не
может. Догнал, прижал лапой. Отпустил, играясь, а потом снова
прижал. Всё, конец новенькому. Как его – Александр. Ох, какое
длинное имя. Пока его вспомнишь, уже коту достанешься.
Хрусть. Это кот раскусил Александра и
начал жевать. Мерзкий звук. И кот мерзкий. Рыжий и пушистый. Вся
квартира в шерсти. Как бы самый маленький человек аллергию не
заработал. Ещё слово. Что означает? Плохое? Откуда берутся эти
слова.
Кот новенького сгрыз. Так им
писателям и надо. Писатель? Как уже достали эти непонятные
слова.
Интермеццо 1
Суицид - высшая форма
самокритики.
- Ваше полное имя, фамилия, отчество?
– опер на зоне был молоденький. Пухлые щёчки. Нос картошкой. И ни
одной морщины на лбу. Не думает. Не морщит лоб. Не мешают ему спать
проблемы.
- Александр Исаевич Солженицын.
- Вот тут написано: «Отец — Исаакий
Семёнович Солженицын». Под еврея косите. Думаете в Израиль свалить.
Ну, теперь не скоро. Что там в приговоре? Семь лет. Мало. Доброе у
нас государство. За изнасилование школьницы семь лет. Была бы моя
воля, я бы тебя, Исаич, шлёпнул не раздумывая. Мразь. Ну, ничего.
На зоне таких любят. Ещё проживи эти семь годков. Сколько тебя
лет.
- Сорок девять.
- О, твою ж! Отец белый офицер. Ясно
в кого сынок.
- Он просто офицер, не белый. Воевал
на Первой Мировой.
- Ты, поговори, сучок. Белый,
царский. В чём разница? Шлёпнули ведь в восемнадцатом.
- Он погиб во время охоты. Несчастный
случай, - в потухшем взгляде заключённого на миг вспыхнула
искорка.
- Ты, что мразь, насильник хренов,
педофил вонючий, меня сейчас за царизм агитировать будешь. Давай-ка
мы твоё пребывание у нас с десяти суток карцера начнём. Вязивской!
Отправь в карцер. В угловую. Там попрохладней. Пусть охолонёт
чуток. Разговорчивый больно. Писатель.
- Стоять. Лицом к стене. Руки за
спину, - тот самый Вязивской зазвенел ключами.
Какое неприятное лицо у человека.
Гордится своей должностью попкаря? Так и представил себе
Солженицын, сидит этот, и, высунув язык, вечером журнал заполняет.
Отчёт пишет. Всё спокойно во вверенном блоке. Попишет и представит
себя хозяином гарема. Юнец прыщавый.
Лязгнул засов. Дверь открылась.
- Проходим. Подъём в шесть.
Дверь закрылась и снова лязг засова.
Он привык уже. Десятки допросов в тюрьме. Десятки «походов» в
санчасть. Его не били. Палачи не били. Немного в первые дни сами
заключённые. Ещё бы такая статья. Он кричал, что он не виновен. Что
это всё происки сталинских палачей. За Сталина побили отдельно.
Нравится уркам кровавый тиран. Что-то кололи в вену. Сажали в
одиночку, и привязывали к шконке, и включали прибор непонятный. И
начинала раскалываться голова, и хотелось убежать, и зарыться в
землю. Чтобы не слышать. Чтобы не чувствовать. Он терял сознание.
Приходил палач в белом халате и снова делал укол. Потом допросы. И
всегда включена телекамера. И крутится катушка на магнитофоне.
Солженицын сломался на второй неделе. Подписал ложь про
изнасилование. Думал, всё, отстанут. Дудки. Только усилили пытки,
только больше уколов. Майор красноносый сказал: «Будет суд, если на
суде он всё подтвердит, то вот тогда всё и закончится». Подтвердил.
Почти не помнил суд. Как в тумане. Розовом тумане. Почти каждый
день носом стала идти кровь.