Насчёт «так решили серебряные волки»... Но ведь не съели же!
Значит - не просто «мясо на ножках». Зато теперь «экскурсоводы»
будут слушать половчёнка с открытыми ртами. А у меня ещё один
неприятный разговор. С чудаком, подпирающим стену конюшни.
- Чарджи, почему ты позволил бить Алу?
- Ха! Мальчишки пинаются. Дитячья битва. Немножко синяков пойдёт
ему на пользу.
Блин! Этот высокомерный придурок делает вид, что не понимает! Не
делает - не понимает и не хочет понимать. У меня начинают дёргаться
губы и скалиться зубы. Им же жить вместе! То, что их сейчас свяжет
или разделит, определит отношения на всю жизнь.
Я говорю всё тише, переходя всё более в горловое рычание.
- Я говорил тебе - какую цену готов заплатить за своих людей? И
- взыскать. С чужих. И стократно - со своих. Своего предавшего. Ты
- предал. «Мальчишки пинаются»? Это была не забава, это - избиение,
унижение.
- Да ну, ерунда. Что я ему, сторож? Пусть сам учится...
- Ер-рунда?! Я отвечаю за свои слова. Всегда, всем. Я сказал,
что ты ему - учитель. Ты ему - всё. Сторож, защитник, нянька, отец,
мать, брат... Водишь за ручку, вытираешь ему слёзки и попку,
смазываешь ссадины и поёшь колыбельные. А ты? Ты сделал меня
лжецом. Ты обидел меня. Ты готов биться со мною? Насмер-рть?
Чарджи смотрит в землю, теребит темляк своей сабли. Кажется, он
покраснел. Надеюсь - от стыда.
Вдох-выдох. Нельзя так заводиться - помру скоро. Лучше бы я про
водяную мельницу думал.
Но, факеншит уелбантуренный! Мельницы и без меня построят. Веком
раньше, веком позже... А душа у мальчишки - одна. Навечно. Если её
искорёжат - её не переделать. Приучать его покорно принимать побои?
«Я - начальник, ты - дурак», «помни своё место», «каждому - своё»,
«мясо на ножках»... Зачем я его тащил? Что такое старательный,
послушный раб - он и так знает.
Нельзя объять необъятное. Но вот этот «волчонок» попал мне в
руки. И не сделать хотя бы лучшее из возможного...
Я - эгоист, я люблю себя больше всех остальных. И очень хорошо
знаю: всякое недоделанное барахло обязательно ударит в спину. В
самый неподходящий момент. В мою любимую спину.
Не надобно приписывать мне талантов, коих у меня отродясь не
было. Вот, говорят ныне: «… с малых лет приуготовлял всё к
грядущему величию Святой Руси…». Глупость сиё есть! В те поры у
меня и мыслей про хоть какое величие даже и вовсе не было! Я
сподвижников своих ни к каким славам громким не готовил. И
«мудростью неизъяснимой» какой - не поучал. Что кипчакский «серый
волчонок» да торкский «инал-изверг» научилися вместе жить - то их
труд душевный, не мой. Что от дел ихних через 10 лет вся Степь
перевернулась - то их удача. А я лишь понять заставил, что они -
люди, мои, «пердуны». А не «степные тараканы» разного
колера.