—А вы мне красок не покупали, — вставил я.
Дед почесал затылок и пообещал в дальнейшем прислушиваться к
моим просьбам. На этом я решил, что на сегодня пора завершать
занятие живописью и двигаться домой.
Весь обед я продолжал слушать восхваления в свой адрес от родни.
Даже думал ещё что-то изобразить, но был сражён хлипким организмом.
Еле доел лапшу и уполз на веранду спать. Продрых часа три и после
бродил по двору сонной мухой. Акварель доставать желания не было,
зато спящий у будки Рябчик так и просился, чтобы его изобразили в
карандашной технике. Позже я нарисовал ветку яблони, ведро у сарая
и бравого петуха, нервно реагирующего на моё приближение к загону
кур.
В целом наличие разнообразной натуры для пленэра мне стало
нравиться. Потренируюсь с месяц «на кошках», а там и людей возьмусь
изображать.
Невероятным образом слух о юном художнике ушёл за пределы нашей
дачи, и ближе к вечеру у калитки топтался Димка, канюча, чтобы я
показал рисунки. Пришлось продемонстрировать. И уже через полчаса
за калиткой стояло человек пять разновозрастных пацанов.
—Художник, эй, художник! Подь сюды, — вызвали они меня.
После мальчишки долго разглядывали мою внешность, рисунки и
акварель. Обменивались мнениями, среди которых преобладали
выражения: «брешешь», «не гони», «да это не он малевал». В отместку
я изобразил оскорблённую творческую личность и окончательно
удалился в дом.
Погоняло «Художник» мне всё же присвоили, спасибо, что не
«Маляр». Это всё лучше, чем какие-то Ряба, Тощак или Макаронина. По
именам в посёлке никого не звали. Сосед Димка, оказывается, «в
миру» был Карасём. Вспомнил я, что и в городах действует подобное
негласное правило. Некоторые клички сохраняются до взрослого
возраста, когда друзья-приятели предпочитают в общении детские
прозвища. Позже это заменится компьютерными никами и придумывать
имена станут уже сами носители, а не общественное мнение.
Меня же в посёлке, кроме как Художник, никто не звал. Новость о
талантливом пацане вмиг облетела округу. Общаться с пятилетним
мальчишкой стало «не западло» даже для подростков
четырнадцати-пятнадцати лет. Через две недели я спокойно выходил со
двора, не опасаясь, что кто-то отнимет у меня краски и кисти,
потому что за мной постоянно таскалась группа своеобразных фанатов,
отгонявшая тех, кто имел в отношении меня недобрые намерения.