Незаметно хорошее настроение графа омрачилось, и он каким-то необъяснимым образом начал опасаться за Анжелику, свою жену.
Он прижал ее к себе еще крепче. Каждый день, каждый вечер он испытывал это страстное желание прижать ее к сердцу, обнять, чтобы удостовериться, что она и в самом деле находится рядом с ним и ничто не вырвет ее из кольца его рук.
Он хотел заговорить с нею об этом, но, испугавшись, что его тревога передастся и ей, промолчал.
Он сказал только одно:
– Вы тоже скучаете по малышке Онорине, верно?
Она кивнула и без того опущенной головой и еще крепче прижалась к мужу – его слова вызвали у нее прилив нежности.
– Она ведь в безопасности в Вапассу?
– Да, любовь моя, она в безопасности, – уверенно отвечал он.
Отец Геранд расположился биваком вместе с индейцами и, когда ему передали приглашение разделить трапезу белых, отказался.
Он уплыл на рассвете, не попрощавшись, что для человека его воспитания было высшим проявлением пренебрежения.
Анжелика оказалась единственной, кто видел, как он нес свои вещи по песчаному берегу на другой стороне бухты. Несколько индейцев лениво топтались вокруг своих каноэ, вытащенных на песок. Предрассветная дымка поднималась до верхушек деревьев, но она была легкой, так что можно было без труда различить и человеческие фигуры, и их отражения в воде. В слабом прозрачном свете уже начинали поблескивать бесчисленные капельки росы, и все еще незримое солнце силилось рассеять ночной туман.
Анжелика спала плохо. Их шатер был довольно удобен, и, хотя подстилка из накрытых шкурами еловых ветвей и не была особенно мягкой, она знавала ложа и похуже. Дело было в другом: после вечера, проведенного в беседе с иезуитом, ее не покидало чувство смутной тревоги.
Сейчас, наслаждаясь прохладой раннего утра, она расчесывала свои длинные волосы перед маленьким зеркальцем, пристроенным на сук дерева, говоря себе, что надо найти способ смягчить сердце этого иезуита и как-то ослабить его напряжение – он был натянут, как тетива лука, готовая выпустить стрелу.
Итак, она заметила его, занятого приготовлениями к отъезду, и, поколебавшись, отложила щетку и гребень и тряхнула головой, чтобы волосы рассыпались по плечам.
Накануне, пока Жоффрей и иезуит разговаривали, у нее вертелся на языке один вопрос, но ей так и не представился случай его задать во время этого обмена туманными и более или менее опасными фразами.